По субботам не стреляю

Белоусова Вера Михайловна

Я тупо кивнула.

– Следствие продвигается плохо, – мрачно объявил он, – Масонская версия побеждает. К делу подключилась ФСБ. Работать невозможно. Мой прогноз? Пожалуйста! Скоро это дело повиснет на той же веточке, где уже висят многие прочие. Висяк с политическим душком – трудно придумать что-нибудь гаже! Плюс специфическая общественная атмосфера, плюс ощущение собственной профессиональной несостоятельности, плюс кое-что еще...

Я беспомощно переминалась с ноги на ногу. Я не знала, как утешают следователей, которые жалуются на то, что не могут раскрыть преступление. «Ничего, в другой раз раскроете», что ли? К тому же я видела его всего третий раз в жизни,

причем два из них, включая сегодняшний, – в прокуратуре. Обстановка не идеальная для задушевных бесед.

– Ладно, Ирина Григорьевна, – вздохнул он. – Вот ваш пропуск. Спасибо, извините и всего хорошего.

Выйдя на улицу, я обнаружила, что в душе моей царит полное смятение. Итак, я свободна и могу ехать на все четыре стороны, то есть в предсвадебное путешествие. Я не спрашивала Костю насчет билетов и путевок, но и без того была на девяносто – да что там на девяносто! – на все сто процентов уверена, что ни того, ни другого он не сдавал. Значит, можно паковать чемодан... Беда, однако, в том, что я решительно не знаю, хочу я этого или нет. Неплохо бы для начала хотя бы помириться с Костей... И опять-таки я не уверена, что так уж этого хочу. Нет, пожалуй, все-таки хочу. Наверно, я просто еще не пришла в себя... И эти жуткие типы в черных рубашках – на каждом шагу попадаются... Не замечала я их, что ли, раньше, или они так расплодились?

Дома я взглянула на себя в зеркало и ужаснулась. На драную кошку – вот на кого я была похожа. Зеленые глаза, горящие шальным светом, только дополняли это сходство. Маринка вышла из своей комнаты и внимательно посмотре­ла на меня.

– Все в порядке, – сообщила я ей. – Даже более чем. Алена рассказала, что была там в субботу и что я ушла раньше. Ума не приложу, с чего это она вдруг раскололась. Соболевский говорит: у них свои методы...

– Ну это как раз можно понять... – протянула сестра. – Есть у меня на этот счет кое-какие предположения...

– Например? – полюбопытствовала я.

– Например, твой Соболевский – ну хорошо, хорошо! – не твой Соболевский – сильно захотел тебе помочь и занялся этой проблемой вплотную. Агнию, судя по ее виду, на кривой козе не объедешь, вот он и начал с Алены... Она, судя по твоему описанию, внушаема и вообще – не Спиноза... Можно запутать, можно припугнуть, да мало ли...

– Ну не знаю, – сказала я. – Как бы там ни было, я больше не представляю специального интереса для следствия и могу мотать на все четыре стороны. Вполне успеваю помириться с женихом и собраться...

– Что дальше? – спросила сестра, не сводя с меня пристального взгляда. – В чем теперь дело? Почему у тебя такой безумный вид? Основную задачу мы выполнили. Позвони Косте, помирись с ним и забудь всю эту историю. Что с тобой? Чего ты теперь хочешь?

– А теперь... – медленно проговорила я. – Ты будешь очень смеяться, но теперь я, кажется, хочу вступиться за поруганную честь еврейского народа.

Сестра вытаращила глаза.

– Не смотри на меня так, – попросила я. – Ну что я могу с собой поделать! Я сама себе говорю, что я дура, что надо успокоиться – а не выходит. Не выходит – и все. Косте я, конечно, позвоню... Хотя... Понятия не имею, надо мне это или нет. Что-то со мной творится. Я тебя очень прошу: давай попробуем еще раз. Проговорим все с самого начала. У тебя ведь были ценные идеи, помнишь? Например, про то, что кому-то Никита мешал, а кому-то был нужен мертвым...

– Это не у меня, а у мамы, – поправила сестра. – Идея, правда, хорошая. В принципе. Но что с ней делать в данном случае – ума не приложу. Могло быть так, а могло и этак. А дальше что?

–

Маринка!.. – умоляюще проговорила я.

– Пас, – задумчиво сказала сестра. – Боюсь, что я – пас. Огромное количество вариантов и ноль информации. Лилька тебя, конечно, убедила?

– Как и было обещано, – уныло кивнула я. – Сказала, что застала его в виде трупа.

– Да, Лилька...– пробормотала сестра. – Может, и врет... Та-ак... Давай-ка, что ли, проговорим все с самого начала еще раз. Около двух Никита звонит тебе – сразу после Лилькиного ухода. Потом, скажем, от пяти до двадцати пяти минут третьего он выходит из ванной, садится за компьютер, и тут его убивают. В районе трех один за другим приходят и уходят: сначала Лилька, потом Костя, потом Еврей. Если, конечно, все они говорят правду. Разумеется, Лилька могла уйти без чего-то два и к половине третьего вернуться... Прямо беда! Ни одной толковой идеи, хоть ты тресни. Вот разве что...

– Говори! – вцепилась я. – Ну же! Что – разве что?

– Помнишь, по телевизору все время твердили: «в затылок», «в затылок»?

– Помню, ну и что?

– Я еще тогда подумала, что все это как-то странно. Смотри, что получается. Из телевизора мы знаем, что ему выстрелили в затылок, когда он сидел за компьютером. Само по себе это не странно. То есть странно в какой-то мере, но, в общем, еще куда ни шло... Никита впустил этого человека в квартиру, а сам сел что-то писать. Убийца, стоя за его спиной, вытащил пистолет и выстрелил. Ладно, это в конце концов можно себе представить... Но ведь мы-то с тобой знаем, что он писал! Он писал письмо Люське, которое потом дописала за него эта скотина. Так что же получается? Он впустил кого-то в квартиру, а сам немедленно плюхнулся за компьютер и стал сочинять письмо сестре?

– Ну и что? – неуверенно возразила я. – Сказал: «Подожди, сейчас письмо допишу» – и сел дальше писать...

– Правильно, – кивнула сестра. – Я же говорю, что у меня – ни одной серьезной идеи, а так – одни ощущения. Но раз уж мы начали... Никита только что выгнал Лильку, поговорил с тобой и ждал Костиного прихода. Если кто-то пришел к нему в это время, он должен был постараться как можно скорее его выпроводить. Так?

– Так, – кивнула я.

– Ну вот. А он вместо этого попросил его подождать и сел писать письмо. Если бы ему оставалось написать: «Целую. Пока» – тогда ладно, тогда это еще как-то можно понять... Но он ведь явно был где-то в середине. «У меня все не...» – помнишь?

– Помню, – передернулась я.

– Ну вот. Это, собственно говоря, все. Ты согласна, что это странно?

– Еще как! – задумчиво сказала я. – Но... Я не понимаю, что это значит. Ведь получается, что все именно так и было.

– Не знаю... – покачала головой сестра. – Пожалуй, есть один вариант, совершенно бредовый. Ты помнишь, что говорил твой Еврей?

– Мой Еврей говорил много разных вещей...

Мне очень хотелось угадать, что она имеет в виду, не дожидаясь подсказки. Однако не вышло. В голове вертелось: «деточка», «деточка» – и ничего более путного.

– Ты спросила его, что он делал в шкафу... – подсказала сестра.

– Да. И он ответил, что проверял одну смутную догадку... Искал подсобное помещение. Так вот оно что!

– Ничего определенного! – ледяным тоном отрезала Маринка. – Никаких «вот оно что!». Гадание на кофейной гуще. Просто Никитино поведение гораздо легче понять, если исходить из того, что он не знал о присутствии этого человека в доме. Иными словами, если этот тип где-то прятался. Например, в шкафу, который, насколько я понимаю, расположен как раз так, как надо.