По тайге — не по карте
Шрифт:
Я печалился о днях будущих, а беда подстерегала меня в эту же ночь. И если бы не Яргун — сидеть бы мне, как старшему, «сроком до восьми лет», как оговаривалось законом того времени. Кто-то из наших опрокинул рассол из-под вымачиваемой кеты. Олени так же, как наши коровы, любят соленое, но «пересол» может погубить их. Они вылизали снег до самой земли, изжевали часть палатки, облитую соленым. Не так уж страшно, если бы они потом не наткнулись на мешок с солью, лежавший на нарте около палатки. Мы спали, как убитые. Яргуна подняло недоброе предчувствие. Он вылез из палатки и, увидев животных возле
Чем дальше уходили мы в тайгу, тем все позднее снимались с ночлега. И не из-за неорганизованности, не из-за лени, а из-за того, что ночью наших ездовых оленей разгоняли далеко по тайге бездомные разбойницы-росомахи. Охотиться на них времени не было, и непросто это: росомаха издали чует человека и к себе не подпускает. Мучились мы, мучились, по утрам собирая оленей, пока Яргун не отыскал в арсенале своей памяти старинное нивхское средство, основанное на той же, росомахиной «чуткости». Он стал привязывать на шею каждого оленя тряпочки. Утром их снимал, складывал в мешочек и запихивал к себе под малицу, чтобы у тела была. Такие ошейники пропитываются человеческим запахом, способным держаться продолжительное время. От росомах мы избавились.
Многому учился я в тайге. Ориентироваться по звездам, распознавать погоду, слушать звуки и шорохи… Труднее давалась «лесная книга». Для нашего проводника Яргуна она была беллетристикой, а для меня — очень сложным задачником. Разве с ходу научишься тому, что нивхи-охотники впитывают с молоком матери, вбирая многовековой опыт? Где обитает заяц, соболь, глухарь? Кто оставил следы на снегу? Как узнать — кто пробежал-пролетел, особенно летом?
Яргун растолковывал мне многие премудрости, говоря при этом:
— Живи много. Сам узнаешь!
Новичок в тайге, я умел пока лишь отличить звериный след от птичьего. Мало что определял безошибочно: заячий след мог узнать, еще росомаший, куропачий.
— Посмотри-ка, начальник, что там, на снегу? — подозвал меня Яргун.
Как мне не хотелось пасовать перед ним, отличным следопытом!
— Четвероногий… Зверь.
— Гм… Разве двуногие звери бывай? — возразил Яргун на мою жалкую хитрость. — Узнавай или не узнавай?
— Не знаю, Яргун, — признался я честно.
— Соболь. След свежий, совсем свежий. Вон — буря дерево выверни. Сейчас он под ней сиди и зорко следи за нами!
Мы все подошли к коряге. Тут же из-под нее выстрелил темно-коричневой окраски зверек и стремглав помчался к такому же поваленному дереву рядом.
— Если, однако, не жалко времени, поймай можно. Так как? Получай зверька? С собой возьми, в поселок принеси? А?
Для охотника сложно убить соболя, не повредя шкурки. А живым его взять каково? Мы бросились за зверьком. Свистели, хлопали рукавицами,
Но соболь не выскакивал. Мы зорко глядели вокруг, заглядывая под корягу, — нету…
Яргун с хитроватой усмешкой глядел на наши растерянные физиономии. Потом подошел:
— Теперь мало-мало покурим. Соболь в дупле сиди, из дупла никуда не ходи.
Он смотрел на нас, улыбаясь одними глазами, и ждал, что же мы придумаем. Прирожденная выдержка охотника-таежника не позволяла подсказывать. Предложений было много: спилить дерево или срубить длинный шест и вытолкнуть соболя к дырке, в которую он проник, стучать по дереву, пока не обалдеет… Но ничего путного не могли придумать. Так не поймаешь, так поранишь… Спорили, спорили — ни к чему не пришли. Кирилл Кожухов покосился на Яргуна, сидевшего на коряге с непроницаемым видом:
— Этак мы до вечера простоим тут, у дерева…
— А-а-а, — Яргун докурил и неторопливо встал. — Теперь, однако, давай лови нашего соболя.
В самом низу дерева, у земли, он приказал мне расширить дырку. Кирилла послал на противоположный конец:
— Осторожно, однако, не стучи. Делай дырку поменьше этой и сиди тихо.
Мы удивленно смотрели на Яргуна, но тот, как ни в чем не бывало, продолжал распоряжаться:
— А ты, Петра, намотай на палку бересты, подожги и поднеси к нижней дырке. Дым потяни сквозняком. Соболь сибко-сибко не люби дым.
Мы сделали все в точности. Едва поднесли зажженный факел к нижнему отверстию, как сразу же на противоположном конце послышалось фырканье. Стремительно высунулась соболиная мордочка… Как только зверек показался весь, Яргун мгновенно успел обхватить его поперек туловища.
Красивый хищник, с мордой разъяренной кошки, с пышным шелковистым мехом и густой подпушью, был выкурен.
— Смотри-ка… Поймали! — восхищенно закричал Можелев. — Куда мы его теперь?
— В Ноглики, в питомник сдавай будем, — сказал Яргун, тут же соорудивший соболю намордничек.
Мы устроили соболя в чехле от спального мешка, и дальше он путешествовал вместе с отрядом.
Дошли до намеченной стоянки на участке работ. Базироваться здесь будем не более недели, но оборудовали свой выкидной лагерь капитально. Под палаткой убрали весь снег до самой земли, — выбрали ведрами, кастрюлями, отбросали лыжами. Палатку натянули на деревянный каркас и на низ положили тяжелые кряжи — чтобы не снесло ветром. Кряжи одновременно стали и опорами для нар-лежанок, на них положили тонкие жерди, накидали толстым слоем пихтовые и еловые ветки.
Ужин был давно готов, а Яргун, уведший оленей на пастбище, все еще не возвращался. Мы с Можелевым уже собрались идти на поиски, когда он бесшумно вошел в палатку, присел на корточки и молча закурил. Есть не стал, а выкурил подряд несколько трубок и тогда заговорил:
— Я ходи на широких лыжах в распадок. Ходи и не спеши. Я узнай, что в этих местах оленей не было. Снег хороший, иди и пой: «Ай-ай! Вай-вай!» Снег разрой руками и посмотри, сколько ягеля. Еды для оленей много-много… Но она лежи как под стеклом!