По ту сторону Бездны

Борисова Алина Александровна

Да, я вспомнила теперь, как мы с ним ругались, как я ненавидела его - до тремора рук, до дрожи... И Лизку, пришедшую ко мне попрощаться, и серпик луны за окном, и розовую ванну, и миллионы розовых лепестков. И отчего я так ненавижу розы...

Лоу.

А еще - ласковые глаза и нежные руки, забота, тепло, участие. «Я умею быть тем, кто нужен сейчас». Очаровал, уболтал, согрел. Спас. И бросил.

То падение... падение я ему простила, мне себя в тот момент уже почти не жалко было. А вот Лизка... Как простить ему то, что он сделал с Лизкой? Не просто убил,

влюбил в себя, вывернул душу ей наизнанку, заставил самой себя ему в дар принести... Даже не себе. Своим друзьям.

И только розы кругом. Миллионами, миллиардами розовых лепестков. Совершенных, прекрасных. Несорванных. Пока. И все эти розы душат, душат, запах слишком тяжел, слишком приторен... Задыхаюсь. Захлебываюсь. Умираю.

– Привет, моя хорошая.

Сидит. И откуда взялся? Чистенький такой, красивый. Обхватил ручками коленочки. Рубашечка белая-белая, и штанишки лишь на пару тонов темнее, и даже ботиночки - беленькие, словно грязь к ним и вовсе не пристает. И кудри его серебряные по плечам небрежными волнами, и солнце в них играет. И больно. Так больно.

– Зачем?
– ничего более осмысленного в голову просто не приходит.
– Зачем, Лоу? Зачем?

– Зачем что, милая?

– Милая?
– горько усмехаюсь.
– А ее ты тоже звал милой?

– И милой звал. И любимой. И единственной. Мне было не сложно. Я мог подарить ей не так уж много за ее жизнь. Ей хотелось небывалой любви. Разве я вправе был отказать?

Вот так все просто. Ей хотелось любви - изобразил, ему нужна была кровь - забрал. И ни тени сожаления. Ни грамма раскаянья.

– Ты хоть мгновение ее любил? Хоть капельку, хоть совсем чуть-чуть?

– Нет, - он смотрит прямо и спокойно. Ему не больно, ему не стыдно, ему не жаль.
– Там нечего было любить. Фальшивая девочка из фальшивой страны. Насквозь надуманная и искусственная.

– Как ты можешь?.. Как ты можешь - так?!
– меня душат рыдания, слезы водопадами катятся, еще и икота бить начала. А он сидит, такой чистенький. Красивый, спокойный. Не улыбается вот разве что, и то счастье.
– Ты убил ее, срезал, не задумываясь, словно розу, и еще и... она для тебя была недостаточно хороша? Фальшивая? Да она душу тебе отдавала, да она сердце на ладонях дарила... и это для тебя - ничто?! Искусственность? Да ты эту тетрадку вообще открывал? Ты читал ее? Хоть из любопытства? Для смеха может?

– Да, Ларис, я это читал. Текст письма подражательный, стихи слабые.

– Как ты можешь! Это не подражание, это...

– Это попытка выехать на литературной классике столетней давности. У меня хорошее образование, Лара, я знаком с вашей литературой. И прекрасно вижу, что здесь она просто копирует...

– Я прекрасно знаю, кого она копирует! И она не копирует, она пропускает через себя, она этим живет, дышит! Она чувствует, что ее эмоции настолько созвучны, что лучше и не скажешь. Да, она вычитала в книжке эти обороты и интонации, но это ее обороты и ее интонации, она искренна в каждой букве!

– Она рисуется. Даже перед собой, - все та же холодная беспощадность.
–

Там, где тебе мерещится искренность, я вижу лишь плагиат. И полную неспособность быть самой собой.

– Ты бессердечное чудовище!

– Я вампир. У нас нет человеческой привычки льстить мертвым. Я вижу то, что вижу. И увиденное не меняется от того только факта, что это ее предсмертная записка. Она даже на пороге смерти не смогла быть самодостаточной и говорила чужими словами. Да, Ларис, эта девочка была фальшива.

– Ее звали Лиза!

– Я не запоминал. Она была нужна мне как украшение вечера, как дорогой подарок для моих дорогих гостей. Чем мог, я с ней за это расплатился, и расплатился щедро. Но любить, кроме вкусной крови, там было нечего.

– Зачем ты так, Лоу? Зачем?
– меня колотит дрожь, я чувствую, что замерзаю. Ну что за клятое место вся эта вампирия, ну почему здесь вечно так холодно?

Очень осторожно, словно боясь спугнуть, он приближается ко мне, опускается на колени в траву, поднимает меня с земли, прижимает к себе. На ногах я бы не удержалась. А на коленях, опираясь о него всем телом, могу.

– Ну, ты же хочешь услышать правду, верно? И я согласен - тебе стоит эту правду знать. И быть сильнее этой правды. Только так возможно выжить.

А я понимаю, что должна оттолкнуть, прогнать, проклясть... Вот только нет у меня таких сил. Его руки - такие нежные. А на груди у него теплее... И, если уж честно, то, что Анхен сделал с Еленой, в разы страшнее судьбы Лизы. А Анхену я... все простила, выходит? Елену, Томку, себя... Живу вот с ним. В путешествие собираюсь. И Лоу мне при таком раскладе ненавидеть - за что? За то только, что Лизка была моей самой близкой подругой, а Елена - нет? Они вампиры. Они все здесь вампиры, все до единого. И ненавидеть одного, прощая другого? Нелепо...

Судорожно вздыхаю. Глубоко, пытаясь хоть как-то успокоиться. И так привычно вытираю лицо... вот об то, что ближе было.

– Надеюсь, эта стоит меньше, чем предыдущая?

– Понятия не имею. И кто тебе вообще голову такой ерундой морочит?
– он гладит меня по спине. Почувствовав, что я немного расслабилась, он осторожно садится и, не отпуская, усаживает меня боком себе на колени. Ласковый такой. Тот, который нужен. И что в этом от правды?

– Скажи, а если бы я... если бы я согласилась тогда... поделиться кровью...
– мои дрожащие пальцы гладят рубашку у него на груди, голова бессильно лежит на его плече, - ты бы меня убил?

– Конечно, - ни на миг не запнулся, не стал отпираться.
– Я ж туда не закатом любоваться прилетел. Мне нужна была девочка для праздника. Глупая и нежизнеспособная. Гарантированно совершеннолетняя. Не успевшая обзавестись семьей, детьми, обязательствами. Ты, между прочим, подходила идеально. Умудриться закатить скандал на пустом месте - ни об уме, ни об умении жить в предложенных обстоятельствах это не говорило.

Я вздыхаю. Год назад я б ему на это много чего наговорила, а вот сейчас... возразить-то мне, по сути, и нечего.