По ту сторону черной дыры
Шрифт:
– Ну какая из меня невеста! – выдавила из себя она, – на погост скоро…
– Прекрати! Тебя еще можно…
– «Это» до смерти можно! – фыркнула повариха, – а мне до сих пор моя пятая графа спать мешает!
– Что тебе все-таки мешает? Не пойму никак!
– Имя и фамилия!
– Имя – это понятно, а вот что такое фамилия я, честно говоря, не знаю.
– Ну вот, о каких стенах Иерихонских мне тебе толковать, когда приходится объяснять такие примитивные вещи. Фамилия – это лицо человека, его национальный
– А твоя как фамилия? Каких ты кровей?
– Кудельхакер, еврейских. Либо, по-вашему, иудейских.
– Язык сломать можно. Не знаю, как у вас, а у нас жену кличут по мужу. Моя покойница была «Ратиборова», а что тебе в имени твоем?
– Из-за этого самого имени я и не могу выйти замуж. Девка перезрелая! В тридцать пять годочков-то! Все мои соратники давно уехали на берег очень теплого моря, а я осталась. Дожилась – стесняюсь собственного имени!
Ратибор грязно ухмыльнулся:
– Вот срастутся мои ребра, девка перезрелая, так склепаем из тебя бабу стоящую!
– Ишь, какой прыткий! А имя не желаешь узнать?
– Ты же сказала, что тебя зовут Еврейка!
– Это – группа крови. А зовут меня Циля, но если я услышу свое имя от тебя, то сломаю остальные ребра нахрен!
– Как же мне тебя величать? – осторожно спросил Ратибор.
– Как хочешь, только на русском, но чтобы похоже было. И чтобы красиво, – прибавила она еле слышно.
– Буду звать тебя Людмилой, может и не совсем похоже, зато красиво!
Повариха ничего не успела ответить, потому что в палату ввалился майор Булдаков. Распространяя вокруг себя аромат «Шипра», он пробасил:
– Здорово больным и здоровым! Принес тебе, прапорщик, «рекальство», – майор залез во внутренний карман камуфляжа и достал предмет волнующе-волшебной формы, завернутый в оберточную бумагу.
– Последняя заначка! Армянский, пять звездочек. Принимать по столовой ложке перед едой. Гонит отличную слюну – верблюды дохнут от зависти. Ильинична, сопрешь ему из столовой ложку, которая меньше обгрызена, – не в силах продолжать дальше, майор расхохотался.
В дверь просунулась голова фельдшера.
– Кто тут разоряется! Ба! Майор Булдаков! Таблеточки укрепляющие закончились или, виноват, фенолфталеинчику приспичило?
– Иваныч, не доводи до греха! Разобью бутылку на наглой морде!
– Позвольте-позвольте! Что я вижу? Коньяк-с!
– Для желудка, – пояснил Олег Палыч.
– От катара, – надулся Починок, – а еще им цирроз лечат!
– По ложке перед едой, – оправдывался майор.
– И по стакану после! Ладно, черти, дайте хоть попробовать – это же мечта моей никчемной жизни – хлопнуть стопку армянского.
– Палыч, налей ему, – попросил Ратибор.
– Добряк
Починок скорчил рожу.
– С твоими бы вокальными данными, Палыч, да выступать перед ассенизационным обозом! Давай наливай.
– Вы, мужики, сейчас обделаетесь, – едко сказала Ильинична, – дико смотреть на двух цивилизованных каплунов.
– Женщина! – с пафосом сказал майор, – вас сделали из ребра, поэтому вы такие ребристые? Это вы на кухне своей привыкли иметь дело с каплунами, а перед вами настоящие петухи! Гм! Я хотел сказать, мужики.
– Майор Булдаков, лично мне кажется, что вы слеплены не из глины, а из лошадиного навоза!
– Alles, Ильинична, затыкаюсь! Больше тайн не выдавайте, – майор чмокнул повариху в щеку, пожал руку Починку, сделал ручкой Ратибору, оставил на столе коньяк и, издавая звуки басового поддиапазона, потащился на выход.
Акиш Иванович тяпнул стопку коньяка, чмыхнул, а затем тоже стал прощаться.
– Ну, я пошел. За коньяк гран мерси!
Лишь успела за ним закрыться дверь, как в палату гурьбой завалились обе дочки Ратибора, оба зятя и двое слуг божьих. Благополучно прикончив пиво, компания решила, что самое время навестить тестя, друга, отца и человека.
– Боже мой! – воскликнул Ратибор, – как вас много!
– Ох, не вовремя ты, Ратиборушка, полез с косолапым бодаться! Совсем не ко времени! Завтра у нас в монастыре праздник, – заохал отец Афанасий, – пиво пить будем с таранькой!
– Пусть сперва отойдет от прежних возлияний, – возразила Ильинична, – ибо путь его лежит прямиком к белой горячке.
– Пути Господни неисповедимы, – перекрестился игумен, – чудной у вас тут порядок! В белых расах ходят все… Даже меня нацепить заставили – про какую-то заразу говорили…
– Да вы присаживайтесь! – спохватился больной, – в ногах правды нет.
– Парадоксальное выражение! – бесцветным голосом заявил Андрей.
– Почему? – спросила повариха.
– Сейчас объясню. Вот вы стоите на ногах. Правды нет. Сели – правда появилась. В каком она месте? Правильно! Там, где обычно.
Раздался дружный смех. Затем игумен откашлялся и сказал:
– Риторика – опасное искусство. Можно и не заметить, как Бога превратить в Сатану, да будет проклято его имя! – верующие перекрестились.
– Ну, мы довольно скептично относимся как к первому, так и ко второму, – сказал Волков но, из уважения к вам, прекратим этот диспут.
– Аминь! – подвел итог брат Никодим, – что касается меня, то я больше занят перевариванием этого восхитительного напитка и не менее восхитительной рыбы.