По ту сторону добра
Шрифт:
— Так что удалось выяснить о Крапивцеве, лейтенант? — повторил Коваль.
Струць вздохнул.
— В Краснодаре он прожил только два года. Ничем особенным не отличился… Перелетал с одной работы на другую. Одну зиму был сторожем и печником в детском саду, несколько месяцев работал в санатории, потом на биостанций, на туристической базе — старшим, куда пошлют: и завхоз, и сторож, и шофер. Жил тихо, приводов в милицию не было…
— По приводам характер человека не определишь.
— Я только докладываю факты, товарищ подполковник.
— Дальше.
— Удивительное дело, Дмитрий Иванович. Крапивцев купил там дом, забрал в Краснодар из Одесской области семью и вдруг, буквально через несколько
— Для этого у него, кажется, была веская причина: дочь вышла замуж за киевлянина… Дом дорогой?
— Купил за шестнадцать тысяч, продал за четырнадцать, это по документам нотариата. Возникает вопрос: откуда у него такие деньги? — оживился лейтенант. — Из Одессы получаю сведения: веники! Обычные веники, каждый ценой в один рубль. Выращивал сорго и изготовлял веники… И как хитро все обставил! Устроился стрелочником на железной дороге и в течение нескольких лет засевал чуть ли не гектар вдоль железнодорожного полотна. Полоса отчуждения, принадлежащая дороге. Выращивал исключительно сорго. Аппетит появляется во время еды… Вскоре ему и на гектаре стало тесно. Втерся в доверие к местным руководителям, прихватил еще два гектара колхозной земли… будто бы для селекционных опытов…
— Гм, — произнес Коваль. — Это становится интересным.
— Ему даже трактор давали вспахать эти два гектара, сеялку, чтобы засеять! — разошелся Струць. — Своя семья уже не могла справиться с вязанием веников, так он людей нанимал…
Подошли к метро «Арсенальная». Но вестибюль станции Коваль обошел. Узкой и крутой тропинкой, наверное не всем известной, стал спускаться к Днепру. Удивленный Струць двинулся за ним. Говорить в спину было неудобно, и лейтенант умолк.
Когда проходили возле Аскольдовой могилы, Коваль спросил:
— А почему он переехал из Одесской области в Краснодар?
— Там в конце концов разобрались, что это за птица, и пришлось господину Крапивцеву убираться восвояси.
— И это ему удалось, — с горечью констатировал Коваль. — Хотя противозаконных деяний целый воз.
— Местный ОБХСС занимался, но дела так и не возбудили.
— Ну, а из Краснодара почему сорвался? Купил дом, перевез семью и вдруг — на тебе!
— Этого не смог установить, — признался лейтенант. — Глубоко копнуть времени не хватило… Да и, думаю, для нашего розыска это не очень важно. — Хотел добавить, что вообще не стоило ездить в Краснодар, чтобы разузнавать о Крапивцеве, когда все и так понятно, но промолчал.
— Кто знает, кто знает… — покачал головой Коваль.
— В Краснодаре у него что-то не получилось с парниковым хозяйством на местной биостанции. Это было последнее место работы… Итак, с Крапивцевым все ясно, — подытожил после секундной паузы Струць.
— Что же вам ясно, Виктор Кириллович?
— Все вещественные доказательства против него.
— Всех доказательств мы еще не имеем.
— Но ведь это та же самая отрава, товарищ подполковник, тот же брионин, переступень. И в желудке Залищука обнаружили, и у Крапивцева изъяли, и следы на стенках стакана…
— А наперстянки, которую нашли в организме погибшего, в настойке Крапивцева нет. И снова — Джейн? Ее тоже хотел отравить Крапивцев?
Подошли к метромосту и направились по нему через Днепр. Даже еще не напоенный осенними дождями, Днепр казался очень широким.
Поднятая плотиной Каневской ГЭС, вода немного замедляла здесь свой бег и, плененная одетой в гранит набережной, рвалась, чтобы разлиться за городом широким голубым плесом.
На середине моста Коваль остановился и, положив руки на теплый каменный барьер, загляделся на реку. Солнце било в глаза, он щурился, но с удовольствием подставлял лицо под его лучи.
Внизу один за другим проплывали катера,
Струць понимал, что мысли подполковника сейчас далеки от Днепра, от живописного пейзажа, от коршуна, который снова появился в небе.
Лейтенанта удивляло странное, вроде бы спокойное поведение Коваля. Часы, дни бежали безудержно. Опасность отравления преступником новых людей должна была, по его мнению, встревожить подполковника. Однако он параллельно занимался и другими делами, не имевшими никакого отношения к смерти Залищука, и сейчас, казалось, не обратил должного внимания на его, лейтенанта, сообщение. Конечно, ему нелегко, на его плечах целое отделение в министерстве. Но почему он не хочет окончательно остановиться на единственной версии: убийца Крапивцев… Ведь больше ничего у них нет и, очевидно, быть не может…
Над головами прогремел поезд метро; когда он исчез за поворотом, лейтенант услышал, как Коваль произнес задумчиво: «Да… да… конечно… да…»
Возле станции «Гидропарк» подполковник вдруг заторопился. Они быстро вошли в метро и вскоре уже были в райотделе.
5
— О, Джейн, Робин! — воскликнула миссис Томсон, поворачиваясь к подполковнику. — Дети самая большая, единственная моя радость…
— Как для каждой матери, — кивнул Коваль.
— Возможно, даже больше, чем для иной, потому что достались мне очень нелегко… Да и сейчас с Робином не так просто. Но знаете, Дмитрий Иванович, вероятно, это закон: чем тяжелее достаются дети, тем больше их любишь, или, как еще говорят у нас, чем больше вкладываешь в дело, тем оно дороже…
— Проценты с капитала, — не удержался от иронии подполковник.
— Я имею в виду духовный капитал. — Тон Коваля задел Кэтрин. — Духовный капитал для людей верующих не менее важен, чем денежный. И это одинаково и у вас, и у нас.
Ковалю обидно было слышать из уст человека, который родился на Украине, «у вас», а когда имелся в виду чуждый ему мир — «у нас».
— Вы, наверное, меня осуждаете, — вздохнула она, словно прочитав его мысли. — Уверяю вас, отсюда, с родины, я ни в какую Англию не поехала бы. Но тогда… в Германии, измученная в неволе, дезинформированная, среди чужих людей, без поддержки… Слабенькая девчонка, я словно висела в воздухе.
— Мы отклонились от темы, — заметил подполковник, размышляя о том, как задать главный вопрос, ради которого и пришел на Русановские дачи.
Они прогуливались тропинкой вдоль залива, неподалеку от небольшой пристани. Время было тихое, послеобеденное, когда пассажирские катера увеличили интервалы между рейсами, а рыболовы оставили до вечернего клева насиженные места и только неугомонная детвора копошилась в горячем песке.
— Да, дети, дети… Они меня также очень любят. После кончины Вильяма стали особенно внимательны. — Миссис Томсон не была сейчас искренней — она давно уже почувствовала, что именно после смерти мужа между ней и детьми пролегла странная полоса отчуждения, которую не могла сама объяснить. Но зачем об этом знать подполковнику. — Не пускали меня в этот вояж, боялись, что захвораю. Но я все-таки вырвалась… Очень хотелось увидеть родные места. Думала, может, найду могилу матери, ничего не знала о ней после того, как немцы разлучили нас на станции… И, наконец, надеялась хотя бы что-нибудь узнать о сестренке Таечке, ибо на все мои запросы получала трафаретный ответ: «Адрес не установлен…» Приехала и заболела. И только дала телеграмму детям, как Джейн все бросила и прилетела… Робин тоже хотел приехать, но его не отпустили на работе, у них там что-то связано с армией, и поэтому большие строгости…