По ту сторону фронта
Шрифт:
С первых дней оккупации крестьяне разбегались от вербовщиков. А вербовщики налетали на наши села, как в средние века налетали турки или татары. Конечно, фашисты приезжали не на диких степных лошадях, а на тяжелых грузовиках; не накидывали издали аркан на селянина, а убивали или грозили ему автоматом, но суть оставалась та же: гитлеровцы воскрешали средневековый обычай угона жителей в полон, в неволю. Иногда они пользовались при этом неожиданностью своего налета, а иногда просто обманывали народ, собирая его при помощи старост и полиции на собрание, или на молебствие, как было и в этот раз.
Немцы
А наши подрывники как раз в это время и появились. Не доходя до хутора, встретили мальчика-пастушонка.
— Эй, хлопчик, немцев на хуторе нет?
— Есть. Они все вас дожидались да не дождались, спать пошли…
— Куда? Покажи.
Мальчик пошел вперед и издали показал сарай, вокруг-которого шагал сонный немец с автоматом.
Дмитриев — лихой парень — змеей пополз к сараю. Кустиками, кустиками. Вдоль забора. И вот уж он бесшумно крадется вслед за вяло шагающим часовым. Немец заворачивает за угол. Тут его и настиг Дмитриев.
Потом он закрыл широкую дверь и запер ее. Гитлеровцы спят и не слышат. Партизан зажигает спичку. На солнышке не видно тонкого огненного язычка, а он перебегает на сено, на старую сухую древесину…
Подбегают еще двое, зажигают сарай с других сторон. Огонь бежит быстро, заползает внутрь и сразу охватывает сено.
Фашисты проснулись, толкаются в дверь: ее не откроешь, А стены сарая крепкие — в Полесье добротно строят.
Сарай сожгли. На колокольне, должно быть, увидели, ударили в набат. Сбежались крестьяне, но никто из них и пальцем не двинул, чтобы спасти фашистов.
Тридцать два гитлеровца сгорели в сарае. Вербовщики испугались. Позабыв о своих делах, они немедленно уехали в Ружаны.
Кто кому помог в этом случае: крестьяне — нам или мы — крестьянам? Мне кажется, и те, и другие.
Связались мы и с польским населением этих районов, с польскими подпольными организациями (в Барановичах, Пинске, Слониме, Кривошине, Бресте). Организации эти были довольно пестрые, но следует отметить, что, когда на совещании в районе Свентицы зачитали статьи советско-польского договора, представитель барановичской организации доктор Крушельницкий взволнованно сказал:
— Мы знаем, что нас предали все эти беки и смиглы, но мы знаем и то, что Советский Союз нам поможет. Только дружба с Советским государством и общая борьба против фашистов могут спасти нас. И я верю, что в этой борьбе возродится новая народная Польша.
И везде, где бы мы ни встречались с польскими трудящимися, мы слышали в их словах ту же уверенность, что Польша вернет себе самостоятельность при помощи советского народа.
Поляки, не участвовавшие ни в каких организациях,
Группа Анищенко зашла как-то на хутор недалеко от Ямно, чтобы запастись продовольствием. Партизаны постучали в один из домов. Открыла пожилая полька и разразилась упреками по адресу наших бойцов:
— Что вы все ходите, а немцев не бьете! Ведь вы — здоровые, на шапках — красные ленточки… Как вы потом в глаза матерям поглядите?..
Партизаны немного смутились, но Задорожный, дождавшись, когда она кончит, возразил:
— Вы слыхали, какие взрывы были на железной дороге?
— Слыхала.
— Так ведь это мы взрывали.
— Вы? — И сразу изменился тон. — Значит, это вы немецкие поезда перевертываете!.. Пан Езус! Матка бозка!.. А я-то что!.. Вы бы сразу сказали… Старик, иди — посмотри на партизан.
Старуха начала обнимать бойцов, позвала их в дом, а когда они отказались, вынесла хлеба, сала, молока, подняла мужа, чтобы он проводил их до лесу. И все волновалась, все ахала.
Потом этот хутор стал постоянным местом отдыха наших людей, его жители дружно и активно помогали партизанам.
В таких условиях проходила наша работа в районе Выгоновского озера. За первые семь дней своего пребывания здесь мы взорвали пятнадцать поездов, и это было полной неожиданностью для гитлеровцев: крушения происходили там, где до сих пор все было спокойно, а главное, одновременно на нескольких дорогах. Фашисты начали применять свои зверские меры: сжигать деревни, расстреливать ни в чем не повинных крестьян. Это не помогло. Тогда они установили круговую поруку местных жителей. Назначили стражу — так называемую варту, насильственно выгоняли людей на линию и расставляли вдоль всего полотна, метров на сто один от другого. А для того чтобы установить, кто из населения сочувствует и помогает партизанам, включали в эту варту «фольксдойчей». Из-за такой системы немало белорусских крестьян пало жертвами фашистской жестокости, но поезда продолжали взрываться. А мы, узнав об этой немецкой «системе», приняли свои меры: поезда рвались именно на тех участках, за которые отвечали фольксдойчи.
Так, например, Анищенко, выйдя однажды на дорогу Лида — Барановичи прежде всего выяснил через наших связных, какой участок находится под охраной немецкого прихвостня. Потом, пользуясь моментом, когда этот начальник и большинство его подчиненных грелись у костра, партизаны подкрались и поставили мину. Кто был у костра — не видел; кто был рядом и видел — не помешал, а, наоборот, рад был помочь нашим товарищам.
Паровоз издали дал о себе знать свистком. Предатель заволновался:
— По мястам!