По ту сторону Гиндукуша

Баширов Андрей Львович

— «В назначенное время в гостинице появились вооруженные люди, — прочитал Андрей Васильевич. — Потом они долго мчались на бешеной скорости, петляя по улицам. Наступили ранние сумерки, казавшиеся зловещими». Ох, страсть какая, Анвар! Я бы в штаны от страху наклал, а он вон какой орел! Отважился-таки, хотя перед этим, наверное, мучительно выбирал, рисковать или лучше покушать да и лечь спать. Ну и бред! Почему люди-то вооруженные? Чтобы было чем его мочить в случае чего? А зачем на «бешеной скорости» мчались, от кого, от нас, что ли?

— Очень смешно! — отреагировал мрачный Анвар на веселый смех Андрея Васильевича. — Это он ведь неспроста так свои подвиги расписывает. Цену себе набивает и на чужой беде спекулирует, причем весьма удачно — в парламент его благодарные, но

простодушные избиратели выбрали за то, что он так за пленных радеет. Он радеет, заметь, а не МИД или, упаси Бог, КГБ. С Комитетом ему вообще все ясно — я тебе его по памяти цитирую — главное препятствие для освобождения наших пленных, видите ли, не в Кабуле или Пешаваре, а в Москве. И конкретно — это Комитет госбезопасности. Вот так! Я никак в толк взять не могу, на кой ляд Комитету надо мешать ему пленных освобождать? Нас он тоже не забывает лягнуть — мы, понимаешь, благодаря афганскому синдрому, как утверждает Ананий, до сих пор шагаем через ступеньку к званиям.

— Ага! — охотно согласился Андрей Васильевич. — Мы ведь все известные карьеристы — честно заработанная грыжа и пинок под зад на нищенскую пенсию нам гарантированы. Эх, посадить бы Анания Ананиевича за руль старой «Волги» без кондиционера и заставить его несколько часов кряду покататься по летнему Дели, по сорока-пятидесятиградусной жаре, как мне и другим приходилось, до полного обалдения! И чтоб так хоть несколько дней! Ладно, не будем скулить. А чего он на КГБ так ополчился?

— Модно, выгодно, удобно и совершенно безопасно, по крайней мере пока, — сказал Анвар. — Раньше-то все эти Анании ЦК КПСС «нашей партии» и ее «щиту и мечу» осанну хорошо пели. Теперь же у нас на дворе 90-й год, ветер в стране подул в другую сторону и надо успеть поподличать. Впрочем, справедливости ради и Ананию следует отдать должное — он иногда дельные вещи говорит. Например, почему в Женевских соглашениях о выводе наших войск из Афганистана, которые пакистанцы и афганцы подписали, а мы с американцами гарантировали, нет ни слова о выдаче наших пленных.

— Почему? — спросил Андрей Васильевич.

— Причины две. Первая — нашему главе, то есть Михаилу Сергеевичу, и блистательному дипломату Эдуарду Амвросиевичу, главное, надо было на весь белый свет прокукарекать о выводе войск, чтобы их западники за новое политическое мышление по лысине погладили и под это дело кредитов дать пообещали. Пленные же при таком раскладе — материя несущественная, вот и немудрено, что забыли про них впопыхах. Это, если угодно, величина временная, а вот тебе и вторая, постоянная — у нас вообще так всегда к простым людям относились, относятся и впредь тоже, уверяю тебя, будут действовать по принципу: «Помер Максим, ну и хрен с ним!» Пленный — это еще полбеды, у него хоть какая-то надежда есть. А ты лучше представь себе какого-нибудь парнишку лет двадцати, который воевал до конца, в плен не сдавался, домой из Афгана без рук-ног вернулся, а от него власти морду воротят. Вот ему-то что при таких наших порядках делать? Слушай, а ведь нам пора! Дуем в МИД!

* * *

Делегация рассаживалась за столом в длинном узком помещении библиотеки пакистанского МИДа. Пакистанцы усадили Анания Ананиевича, посла и муфтия в центре стола, а Ниязов и Андрей Васильевич были приглашены сесть с дальнего конца. Напротив главы советской делегации восседал заместитель Раббани, Абдур Рахим, ладный, плотный афганец, с красиво окаймленной сединой черной бородой. Ананий Ананиевич обвел взором зал и, увидев Андрея Васильевича, недоуменно поднял брови, как бы вопрошая: «А этот молокосос что здесь делает?» После приглашения начать переговоры депутат первым делом спросил у Абдур Рахима, не возражает ли он против присутствия представителей советского посольства?

— Нет, мы не возражаем, пусть сидят, — важно разрешил Абдур Рахим.

Ананий Ананиевич начал с того, что лично он, как это хорошо известно моджахедам, давно и упорно работает над освобождением советских пленных и рад возможности вновь проводить переговоры в Исламабаде, на этот раз вместе с уважаемым муфтием — депутат кивнул головой в сторону муфтия — и коллегой

Ниязовым — депутат ткнул пальцем в дальний угол стола, где восседал мрачный узбек. Освобождение пленных, продолжил он, стало бы важной гуманитарной акцией, которая в корне изменила бы в России отношение к моджахедам. Он хорошо понимает их позиции в отношении того, что Советскому Союзу необходимо как можно скорее прекратить оказание помощи Наджибулле. Ведь американцы, как он слышал, свою помощь моджахедам уже заметно сократили. И с помощью Кабулу надо кончать немедленно, что откроет путь к свободе для всех пленных. В этом заключено главное требование моджахедов, и оно разумно! Но все же, все же! Может быть, что-то можно сделать для освобождения наших пленных уже сейчас?

Депутат перешел на страдания солдатских матерей и в жалостном тоне развивал эту тему добрых полчаса.

«Ты бы еще у него в ногах повалялся, — подумал Андрей Васильевич. — Этих волков соплями и слезами не проймешь, они только силу и свою выгоду понимают».

Абдур Рахим спокойно и снисходительно слушал стенания депутата и, когда тот закончил, заметил:

— Мы с вами разве спорим? Конечно, освобождение пленных — гуманитарный вопрос! Мы их не держим как заложников, вовсе нет! Просто у этого вопроса, как у медали, две стороны — есть матери ваши, а есть и наши — и их гораздо больше. По нашим сведениям, в ваших тюрьмах томятся сорок тысяч наших соотечественников и их надо освободить в первую очередь. Но, согласитесь, есть ведь и другое обстоятельство — помощь Москвы Наджибулле, из-за которой продолжают гибнуть и попадать в плен афганцы. Прекратите ее, и мы отдадим всех пленных. Разве это чрезмерная плата за жизнь ваших людей? А пока? Пока не только Москва, но и кое-кто еще, Узбекистан например, продолжает помогать Наджибулле. — Абдур Рахим искоса взглянул на Ниязова, который во время всех этих дебатов все более темнел лицом и мрачно посапывал.

— Позвольте-ка мне сказать! — внезапно вступил в разговор рассвирепевший узбек. — С чего вы взяли, что узбекское руководство самостоятельно поставляет оружие в Афганистан или кого-то там поддерживает? Это неправда, где факты? Потом — откуда вы взяли эту цифру сорок тысяч афганских пленных? Зачем они нам? Если же вы на своих словах настаиваете, то почему до сих пор их список нам не дали? Кроме того, хочу напомнить, что мы приехали сюда не политику обсуждать, а решать вопрос о пленных. Гуманитарный вопрос, как вы сами признаете! Пусть все имеют в виду, что мы не правительственная делегация, и нам никто не давал полномочий говорить с вами о ваших политических требованиях и претензиях к Советскому Союзу или решать судьбу Наджиба. — При этих словах Ниязов метнул яростный взгляд в сторону внезапно увядшего Анания Ананиевича. — Вот, я все сказал!

Абдур Рахим, не ожидавший такого отпора, тем более со стороны узбека, опешил на несколько мгновений, а затем скорчил злобную гримасу, оскалив белые, как у волка, зубы, набрал полную грудь воздуха и зашипел:

— В таком случае, раз вы считаете…

«Ну, держись, сейчас все сорвется, конец! — мелькнуло в голове у Андрея Васильевича. — Зачем же узбек так резко попер!»

— Прошу вашего внимания! — разнесся по залу зычный голос муфтия. — Нам, мусульманам, не подобает так разговаривать друг с другом. Вы, — обратился он к Абдур Рахиму, — дали нам слово, что позволите приехать сюда и говорить с вами о пленных. Так? Так! Мы с вниманием выслушали то, что вы сказали о Наджибулле. Как вы будете решать вопрос с ним — это ваше дело! Я хочу сказать о другом — разве эти молодые люди виноваты, что их послали на войну? Разве виноваты в этом их родители, которые приехали с нами и там, за дверьми, с волнением ждут исхода наших переговоров? Если вы хотите говорить о пленных, если ради этого вы согласились принять нас здесь, то давайте же говорить! От того, что мы скажем сегодня друг другу, зависит судьба живых людей — не забывайте об этом! И еще — надеюсь, вы помните, что наша встреча проходит не только с одобрения вашего и пакистанского руководства, но и влиятельных духовных лидеров, с которыми я неоднократно говорил на эту тему и которые обещали мне свою поддержку.