По ту сторону костра
Шрифт:
— Помощь действительно потребуется. Не положено таких типов без охраны в район отправлять. — И Малинка вкратце рассказал о деле, на которое он наткнулся. — Мне, сам понимаешь, до зарезу нужно побывать на месте преступления. Вот-вот дождь — и от следов ни шиша. Признание Попова признанием, а повиснет на мне дело — не обрадуешься. У меня от него уж и так шея болит. Вот спасибо, что прилетел.
— Начальство благодарить будешь, — снова подмигнул сержант. — Мое дело — приказ выполнить.
12
С высоты крутая осыпь выглядела плоской. Сбоку, у самого
— Что за чертовщина… — не сдержался Малинка. Он высунулся, насколько позволил выпуклый иллюминатор. — Никого. Где же Трофим? Неужели зверье растащило? Больно быстро — быть не может. Да и наследило бы зверье — ой-ой!
Вертолет заходил на посадку.
Плюхнувшись на металлическую скамью, Пионер Георгиевич даже глаза протер.
«А чего я, собственно, разволновался? — подумал он. — Может быть, и хорошо, что никого под деревом нет. Трупа нет. Чего ж мне расстраиваться? Это уж по инерции, по вере в Сашкины слова ищу труп. Ерунда какая! Вот приземлимся — я в избушке посмотрю. Замечательно, если мы прибыли вовремя и сможем оказать Лазареву помощь!»
Поляна перед избушкой была достаточна для посадки.
Инспектор попросил пилота обождать одну минуту и побежал к дому. Теперь он понял, что ошибся при первом облете, когда решил, что дверь заколочена. Она действительно так выглядела. Но только выглядела. А на самом деле — лишь притворена да крестовина досок не снята.
Дверь открылась легко.
— Лазарев! Трофим! — почему-то нетерпеливо крикнул Малинка, заскочив внутрь. Никакого ответа.
В избушке стояла полумгла. Крохотное подслеповатое окошко скупо пропускало свет. Солнечные лучи, косо падавшие в дверной проем, освещали лишь порог. Странный беспорядок царил в доме. Но инспектор пока не стал разбираться, что к чему: раз Трофима здесь не было, следовало отпустить вертолет.
Выйдя наружу, Пионер Георгиевич помахал рукой, и машина тотчас ушла, разметав на поляне тучи прошлогодней хвои, вздув пепел кострища около избушки.
«Хорошая штука вертолет, — подумал старший лейтенант, — но кое-какие следы — вещественные доказательства потеряны безвозвратно. Их разметал вихрь от винта. Жаль. Очень жаль. Но делать нечего».
Инспектор вернулся в дом, сел на нары и закрыл глаза, чтоб они привыкли к полутьме. Когда он открыл их, внутренность жилья предстала перед ним словно обнаженной. Сразу было видно — жили здесь люди таежного склада: слишком много беспорядка и безалаберщины. Дрова кучей свалены в углу. Печка-бочка расположилась слишком близко к стене дома. Рядом — забытое ведро с тавотом. На столе — банка с солью. И нож. Добротная, даже шикарная для тайги фабричная финка. На рукоятке стояли инициалы «А. П.».
«Сашкина, — понял инспектор. — Он о ней даже не вспомнил. Совсем не таежный человек».
Тут же на столе валялись патроны, целые и разряженные.
«Получается, что при желании Попов мог найти патрон, — подумал Малинка. — Только действительно не в себе он был, не в своей тарелке. Иначе Лазареву пришлось бы гораздо хуже.
В изголовье нар инспектор обнаружил следы крови. Они были недавние — запекшиеся, но не подсохшие, не въевшиеся в доски. Инспектор сделал соскоб и убрал его в один из крохотных целлофановых пакетиков, которые всегда носил с собой.
Под нарами валялся небольшой спортивный рюкзак, развязанный, в спешке полувыпотрошенный на пол. В нем две банки тюльки в томате, свитер.
«Сашка взял свой рюкзак. Это — Лазаревский. А если северянин оставляет свитер — плохо человеку, — отметил про себя Малинка. — Ведь следы крови на нарах свидетельствуют, что Лазарев приходил в избушку уже после того, как выбрался из-под сухостоины. Не иначе».
Под нарами же, у самой стены, инспектор приметил длинный, похожий на дубинку предмет. Малинка, кряхтя, полез за ним. И даже когда у него в руках оказалось ружье, он не сразу поверил в это. Бросить ружье в тайге представлялось ему верхом опрометчивости. Ружье было заряжено отнюдь не холостыми патронами.
«Спрятал его, выходит, Лазарев, — понял Малинка. — Свое ружье спрятал, чтоб Сашка его не схватил ненароком. А почему потом не взял? Ведь в тайгу ушел, не в лесок. Невмочь было и ружье нести? Пожалуй».
В углу избы валялась убитая копалуха. Инспектор разозлился не на шутку. Добро, когда стреляют глухарей, чтоб наесться, но бить птицу ради забавы — такое уж из ряда вон, и в донесении он не преминет упомянуть о хищничестве.
Потом он с удовольствием вышел на воздух и отправился к берегу, к скале, о которой говорил Попов. С нее, по его словам, Лазарев бросил в реку алмаз. На камнях инспектор обнаружил царапины от подковок лазаревских сапог. Трава вокруг была крепко потоптана, почва взрыта.
«Э-э, — протянул Малинка, — драка была и здесь, не только на склоне осыпи. Попов об этом ни гугу…»
Осматривая около этого места спуск к реке, инспектор увидел несколько ямок от свежевывернутых камней. Они были хорошо заметны. На заберегах таежных рек не задерживается ничего лишнего. Все уносят талые воды, паводки, ливни. А тут темнело три свежих ямки.
«Что ж, — отметил инспектор, — выходит, камень, пущенный в Лазарева на склоне, был не первым и не единственным… И зачем, кстати, понадобилось Лазареву забираться на скалу, чтоб бросить в реку алмаз? Это можно было сделать хотя бы вот отсюда, да и с любого места на берегу. К чему он карабкался на трехметровый камень?»
Здесь же, в истоптанной в драке редкой траве, инспектор увидел два измятых газетных обрывка. Он поднял их, еще не догадываясь об их назначении. Обрывки сильно пахли сгоревшим порохом.
«Да ведь это пыжи! — разобрался, наконец, Малинка. — Хотя настоящий охотник и не позволит себе делать пыжи из газеты, порох отсыреть может, но это — пыжи. Пыжи из стреляных гильз. Получается, что Сашка не только каменьями орудовал! Он стрелял в Лазарева! Вот почему он говорил о разряженных патронах. Он не на глазок увидел, что они разряжены. Попов стрелял. И не додумайся Лазарев разрядить их, трагедия завершилась бы не на осыпи, а здесь. Да-а, ну и фрукт же ты, Сашка Попов!»