По ту сторону ночи
Шрифт:
— Крикнем последний раз, а потом спустимся к пойме. Поищем лагерь или какие-нибудь следы, которые раскроют загадку.
— Как вы думаете, может ли звук наших голосов проходить верхней частью долины, так что где-нибудь внизу его не слышно?
— Трудно сказать. Правда, многократно отражаясь от препятствий, звук идет очень сложными путями. Даже в театрах с их хорошо рассчитанной акустикой встречаются места, где звук со сцены почти не слышен.
Мы осторожно сползаем по осыпающемуся склону и, перейдя узкую протоку, оказываемся в пойме Анмандыкана. Небольшие тополевые рощицы чередуются
— Какое замечательное место для лагеря!
— Да, лучше не придумаешь: трава, вода, дрова — все на месте! Был бы только лагерь!
Но лагеря нигде не видно. Мы идем вниз по течению, поглядывая в стороны и пытаясь найти хоть какие-нибудь признаки человека. Время от времени я кричу: «Э-о-эй, э-о-эй!» Сережа влезает на самые высокие деревья, вглядывается в чащу и молча спускается обратно.
На закате мы подходим к Омолону. Большая быстрая река катит мутные волны между зелеными берегами. Здесь еще пустыннее, чем в долине Анмандыкана. Я прекращаю поиски.
— Партии Кейвуса тут не было. От лагеря остается так много следов, что мы не могли их пропустить. Вернемся к Анмандыкану и заночуем, а завтра отправимся вниз по Омолону.
Через полчаса мы уже собираем сушняк для костра и готовим место для ночлега. Обманутые надежды на встречу и отдых делают нас молчаливыми. Мне кажется, что Сережа считает меня виновным в неудаче: ведь мы могли спокойно ждать лошадей на метеостанции! «Но должен же он понимать, — спорю я с ним мысленно, — что, задержавшись здесь, мы сорвали бы планы в другом месте! Кто же мог предполагать, что Кейвус так нарушит сроки работы и подведет нас! А вдруг с его партией что-нибудь произошло? Мало ли что может случиться в тайге! Тем более я должен был что-то предпринять, а не оставаться в пассивном ожидании на метеостанции!»
На рассвете, пока Сережа досматривал последние сны, я тихонько поднялся с постели. В нескольких шагах or угасшего костра, над заводью склонился ствол давно высохшей лиственницы. Еще с вечера я заметил здесь небольшой прозрачный омуток, в котором обязательно должна быть рыба. Едва проснувшись, я вспомнил про него; именно в это утро нам нужно поесть плотнее, чем позволяют наши запасы. Их немного: три банки консервов, две-три горстки риса, чай, сахар, соль и буханка черствого хлеба. Рыба к завтраку будет кстати!
Солнце еще не поднялось над лесом, хотя огненные стрелы уже бороздят розовые обрывы над рекой. В этот ранний час добыть кузнечиков невозможно, а черви в песчаном грунте не водятся. Я раскрываю заветную коробочку и выбираю маленький крючок с изящной мушкой, искусно связанной из золотистого петушиного пера и красной шелковинки. Это подарок одного из моих давних друзей, проводника-якута. Мушка великолепна. Она всегда падает на воду крылышками вверх, а жалом крючка вниз. Я бы никогда не смог сделать ничего подобного; нет навыка и слишком грубые пальцы.
Срезав гибкую
Но хариус чуть поводит хвостом и, блеснув чешуей, лениво отходит в сторону. Неужели ему не нравится приманка? Стараюсь подвести мушку еще ближе. Хариус опять уходит от крючка и спокойно застывает в воде на дальнем конце омута. Там мне его не достать.
Я меняю тактику. Перейдя пониже и встав за кустом, забрасываю леску с таким расчетом, чтобы крючок его касался воды и висел на натянутой леске, не погружаясь. Золотистые крылышки искусственной мушки трепещут и вот-вот взлетят в воздух. Хариус сильно ударяет хвостом и молнией кидается к крючку. Я вздрагиваю и невольно отдергиваю руку; мушка вспорхнула вверх, рыба блеснула чешуей и гулко шлепнулась о воду. Проклятие!
Я громко чертыхнулся и, твердо решив сохранять спокойствие, вновь забросил крючок на воду. Хариус долго притворялся равнодушным. Еле касаясь воды, крючок плясал то прямо над его головой, то далеко в стороне. Он плавал, взлетал к небу, исчезал, опять появлялся. Наконец хариус не выдержал. Рывок! Удочка резко согнулась; я подсек, и тяжелая рыбина сверкнула над поваленным деревом и шумно забилась на песке. Я бросился к ней.
— Вот это штука! — услышал я восхищенный голос. Сережа только что открыл глаза и еще не сбросил с себя одеяло и плащи.
До следующей стоянки Кейвуса не меньше тридцати километров. Мы уже втянулись в ходьбу, и расстояние не кажется страшным, но все же я тороплю Сережу с выходом.
Около девяти часов, съев наваристой ухи и забросив на плечи полегчавшие рюкзаки, мы покинули долину Анмандыкана.
— Ну, теперь им некуда деться! — бодро улыбается Сережа. — К обеду будем в лагере!
— По Омолону проходит вьючная тропа на Охотское побережье; хорошо бы ее найти!
Однако наткнуться на тоненькую ниточку тропы в такой широкой долине непросто. Она может тянуться и по берегу, и по склону, и вдоль любой части поймы. Лишь выработанный годами опыт может подсказать наиболее вероятное ее место. Тропа всегда выбирает самое выгодное направление.
— Иди к склону, — говорю я шагающему впереди Сереже, — скорее всего она там.
Через полчаса, пройдя почти всю пойму, мы действительно наткнулись на хорошо заметную вьючную тропу. В глухой тайге она кажется столбовым трактом.
— По такой дороге дойдем к обеду запросто!.. Ура, следы! — вдруг кричит Сережа.
На хорошо утоптанной почве ясно видны затвердевшие отпечатки лошадиных подков. Мы, правда, не внаем, чьи это лошади и куда они шли, но на душе становится веселее. Тайга уже не кажется такой безнадежно пустынной; здесь недавно были люди!