По ту сторону отражения
Шрифт:
– Милый мой, сядь и не смотри на меня так злобно. Слушай маму – разве я пожелаю тебе плохого? Я точно знаю, что нужно тебе в этой жизни. И если ты делаешь что-то правильно, я тебя хвалю. Только я! А кто еще это сделает? Твой глупый папаша? Нет, он только потакает вам. Он живет только для себя, и вы ему не нужны, дорогуша ты моя.
– Он не потакает.
– Не спорь. Он не знает, что лучше для его собственных детей! Я знаю. Вот ты дружишь с Лесковыми и Ивановой – это хорошо, в этом ты молодец. Это очень нужные связи. А вот то, что ты выглядишь, как деревенский бурундук на прогулке, – это ужасно. Я хочу, чтобы мой сын был приятным молодым человеком.
– При чем здесь это? Я не хочу получать экономическое образование! Зачем мне это нужно? – В серых глазах подростка злость, растерянность и испуг сплелись в единый узел.
– Зачем? Ты смеешься, милый мой? – вновь повысила голос Алла Георгиевна. – Ты должен быть похож на твоего брата Кирилла! Вы оба должны быть успешными.
– Да не будет у меня никакого успеха в твоей экономике, – часто дыша от волнения, воскликнул Антон. – Не хочу ей заниматься! Не хочу работать в твоей фирме.
– Ох, это подростковый максимализм… Так. Чтобы через минуту спустился вниз – я хочу, чтобы мы вместе поужинали. Я слышу, Кирилл только что пришел. Ясно? И вообще, с плаванием вопрос решен – я уже обо всем сообщила твоему тренеру.
– Что?!
– Еще раз скажу: ты один из членов семьи Адольских. Ты должен быть, как маленький Принц, – то ли в шутку, то ли в серьез сказала она и, тяжело вздохнув, поднялась.
Причиной ее сегодняшнего небольшого срыва на второго сына стал тот факт, что ее партнер по бизнесу все время делового обеда хвастался своими умниками-сыновьями, один из которых умудрился поступить не куда-нибудь, а в Гарвард. Кирилл, может быть, и поступил бы туда же – денег у Аллы Георгиевны хватало на все это заграничное образование, а вот Антон интересовался только своими друзьями и постоянно пропадал в бассейне. Одна польза была от этой его воды – у мальчика сформировалась отличная осанка, и он, закаливаясь под руководством тренера, почти не болел, в отличие от слабенького, занимающегося учебой Кирилла. Да и фигура для четырнадцати лет у Антона была отличная, хотя одеваться так, как желала она, его мама, не хотел и выглядел, по ее мнению, не очень. Правда, характер у этого ребенка был невспыльчивый, простой, даже добрый, хоть и несколько своевольный, поэтому и переломить его можно будет с легкостью.
Адольская хотела сделать из сына идеального молодого человека. Для его собственного блага. Идеальным – идеальная жизнь.
– Антон, не дуйся и иди в столовую, – уже примирительно сказала она около порога, не понимая, что выпускает на сына всю свою злость. Тот же это осознавал очень хорошо, и в его душе назревал явный, совсем недетский бунт.
Женщина вышла из комнаты.
– Хорошо, я буду, как Кирилл, – прошептал зло Антон в спину Алле Георгиевне, а его серые глаза, потемнев, сузились. В эти годы он не был нервным, как Кир, не кричал и не требовал ничего, а оставался внешне спокойным и серьезным, переживая все эмоции глубоко внутри, но из-за слов мамы что-то в нем лопнуло – неслышно, незаметно для окружающих, но весьма ощутимо. Внутреннее и сокрытое вырвалось наружу.
Через пару месяцев Алла Георгиевна стала замечать, что в присутствии посторонних людей Антон ведет себя по-другому: раскованно, даже нагло, но одновременно и скучающе, и выглядит не так, как обычно. «Возомнил из себя черт знает кого, мам. Он стал изображать из себя Принца» – так сказал о нем Кирилл, когда брат нахамил ему и едва не выставил идиотом перед одноклассниками. Адольская только рассмеялась. Взрослеет ее мальчик. Она,
В это же время симпатиями к будущему музыканту прониклась и Алина – образ развязного молодого парня, выглядевшего старше своих лет, ей необычно нравился – она влюбилась во вчерашнего друга, к которому относилась как к брату, без оглядки. Они начали встречаться, как и Арин с Ольгой.
Тропинин продолжал меняться. Почти убил в себе милого вежливого мальчика. Дорого и со вкусом одевался: в зависимости от ситуации мог выглядеть очаровательным элегантным представителем золотой молодежи или брутальным рок-типом. Отпустил волосы, став похожим на аристократа, сделал кучу пирсингов. С Арином учился играть на гитаре, ходил вместе с ним по неформальным тусовкам, а когда один знакомый музыкант и звукорежиссер вдруг заявил, что у него сильный голос и хороший слух, решил зачем-то освоить фортепиано и для прикола – вертушку диджея. Иногда она спрашивала, где сын проводит время.
– Алина ходит в клубы, я ее сопровождаю, – отзывался он.
– Вот как? Хорошо. Ее отец – нужный человек. От тебя хоть одна польза – Лесковы и Ивановы. И контакты с ними.
– Во мне тебя только это интересует?
– А тебя интересуют только твои желания?
– Ага.
– Ты и Кирилл – два разных человека.
– Я сам – два разных человека.
– Антон Олегович, как вы смеете со мной так разговаривать? Антон, немедленно вернись! Ты меня слышишь? Вернись!
Ее сын часто просто уходил и не слушал слова матери.
Прежним, мягким и заботливым, он оставался со своей девушкой и близкими друзьями. Алине он дарил всю свою нерастраченную нежность.
И он по всем параметрам был лучше братика, кроме одного – мать все равно продолжала восхищаться Киром больше. И Антон забил на эту часть его семьи.
– Потом температура опять меняется, медленно, но верно она ползет вверх, все выше и выше и раз – вода уже начинает кипеть. И все опять меняется, Катя. Вода становится паром, и уже никто не может помешать молекулам хаотично ударяться друг от друга и разлетаться в разные стороны с бешеной скоростью.
– Я кое-что хочу тебе сказать. – Антон вальяжно развалился на кресле, проводя рукой по грифу гитары. Она почти всегда была с ним.
– Давай быстрее, у меня мало времени, скоро переговоры, – судорожно запихивала в очередную дорогую сумку какие-то бумаги Алла Георгиевна. От переговоров с американцами зависело очень многое в благосостоянии компании. – Сядь нормально, милый. Похож на идиота с королевскими замашками. Кстати, мне надоело, что ты пропадаешь ночами.
– Ты заметила? – Он пожал плечами. – Удивительно.
– Ты выглядишь как ненормальный, – произнесла Алла Георгиевна. – А твоя эта вечная гитара придает тебе статус нищего бродяги-музыканта. В переходах еще не играешь?
– Не играю. Я – роскошный придурок, – тут же заметил Антон.
– Кто тебе такое сказал? – замерла его мать, повернувшись к сыну. Белые волосы, проколы на лице, вечные наушники на ушах, странная неформальная одежда: тяжелые ботинки, ремни с шипами, черная кожа или хаки. Совсем от рук отбился. Шарм, конечно, появился и умение подать себя – тоже, только вот хороший спокойный характер, каким с детства обладал парень, пропал куда-то. Антон оставался спокойным, но спокойствие это больше походило на равнодушие, дерзость или даже глумление.