По ту сторону пруда. Том 1. Туман Лондонистана
Шрифт:
– Только не говори мне, что в твоих батарейка села, – говорю я.
У него-то часы не механические, кварцевые.
– Нет, в моих часах батарейки на пять лет хватает, машу ли я рукой или они на тумбочке лежат. – Я слышу, как Кудинов поворачивается, чтобы посмотреть на циферблат. Но он со мной еще не закончил. – В пустыню надо брать с собой флягу с водой, а не бутылку…
Лешка задумался на секунду, чтобы получилось язвительнее:
– «Гран-Марнье».
Это, кто не знает, такой сладкий липкий ликер с богатым букетом, его пьют всякие смешные жеманницы.
–
– Половина пятого.
Тут я его поймал:
– Да нет. Я имел в виду, сколько тебе надо заплатить, чтоб ты наконец разродился.
Лешка легонько пнул меня ногой и получил в ответ.
– Полпятого – это то время, когда больше всего хочется спать? – уточнил он, имея в виду слова Мохова. Ну, что тогда и начнут операцию спасения.
– Да. И, похоже, наши коллеги этому естественному закону и последовали.
И тут снаружи снова послышалось пение.
– Опять у них намаз? – прорезался голос Кудинова.
Я выглянул в окно, но было так темно, что непонятно было даже, рассеялся туман или нет.
– Все молятся? – нетерпеливо спросил он.
– Да я не вижу. Какая тебе разница?
– Просто интересно. Они что, каждую ночь специально просыпаются? И англичане тоже?
Лешка помолчал. До нас долетали только обрывки произносимых нараспев фраз. По-моему, это Мустафа читал молитву вслух.
– Ты понимаешь, о чем они молятся? – не унимался Кудинов. – Ты же немножко знаешь по-арабски?
– «Здравствуйте», «простите», «Господь милосерден», «хорошо», «хлеб», – перечислил я примерно треть своего словарного запаса. – Пока я понял только одно слово: «рабби». «Господь» значит.
– Но они же не могут просить у Бога того, чего они хотят? – Кудинова, когда заведется, не остановить. – Представляешь, Рамдан твой молится? «Господи, помоги мне безо всяких проблем получить завтра за похищенных миллион. А потом благослови, чтобы я их прикончил, дабы замести следы».
– Он не так молится. «Господи, покарай моими руками двух неверных, которые хотят зла всем рабам твоим. А я даю обет отдать сто тысяч на борьбу с твоими врагами и столько же на строительство мечетей и помощь бедным».
– Думаешь, отдаст?
– Отдаст, если пообещает. Ему же нужно будет как-то дальше жить – и с Богом, и с собой.
– Мне кажется, Рамдан не отдаст. Ну, то есть он не будет ничего обещать. Скажет: «У меня тут двое, они, Господи, тебя не слышат и не понимают. Все равно что бараны. Так я с них получу хоть шерсти клок?» – Лешка еще подумал. – Да нет, он про нас вообще ничего не спросит и не скажет. Прочтет готовые молитвы и вернется к земным делам.
Так мы лениво вели отвлеченные разговоры, ожидая, когда же что-то начнет происходить. А соринка уже достигла провала и теперь ринулась вниз.
4
Сначала мы услышали, как завелся двигатель и хлопнула дверца фургона. За окнами снова стал открываться видимый мир: уголок бытовки и едва различимая в сером утреннем свете масса деревьев за ней. Но туман, похоже, стал рассеиваться. Я переспросил у Кудинова время – половина седьмого.
– Кассу
Да, неприятно было об этом вспоминать. Предположим, в резидентуре не поверили моему сообщению, что нас перевозят в другое место. Отлично: операцию по нашему освобождению они все же начали. Место нашли, не заблудились, ночью подобрались к летному полю. Однако в самолете нас не оказалось, а бытовок и сарая из-за тумана видно не было. Что им было делать? Связались с резидентурой, там им сказали: «Тогда возвращайтесь, не светитесь. Дальше будем думать». И невидимые бойцы невидимого фронта как приехали, тихо и незаметно, так же и убрались восвояси. Только о чем теперь они собираются думать? Выкуп-то в резидентуре запланирован не был – Мохов это ясно дал понять.
Так что надежда только на Ашрафа. Только станет ли он рисковать своими людьми ради, как он считает, американцев? Это сегодня, когда террористы вконец распоясались, те заодно с египтянами. А завтра возникнут опять у Египта проблемы с Израилем, бывшие союзники по разные стороны фронта окажутся.
Нет, самим надо думать, как выбираться из этой ямы.
– Сами поедут или и нас захватят? – подумал вслух я.
– Если появятся, мы притворяемся, что по-прежнему спим мертвецким сном?
Теперь уже мне не понравилось слово.
– Сном праведников, – поправил я. – Да, делаем вид, что спим. Подкорректируем по обстоятельствам.
Прошло еще минут пять, и снаружи послышались шаги – широкие, мужские.
– Спим! – приказал Лешка.
Кудинов приклонил голову, обняв железяку, я вытянулся на полу. В дверь вошли, судя по звукам, трое. Щелкнул выключатель, и веки мои из черных превратились в красные.
– Спят? – спросил Рамдан.
– Похоже, – откликнулся рыжий. Он подошел и слегка качнул меня за плечо. – Да, в отключке.
– Вот и хорошо.
– В восемь туман еще не рассеется, – продолжал рыжий. – Они и у нас в тылу могут устроить засаду. Не хочешь поменять план?
– А ты знаешь мой план? – вопросом на вопрос ответил Рамдан.
Мне показалось, что вошло трое. Кто третий – рептилия, Мустафа? Я, лежа на боку, приоткрыл левый глаз, но увидел лишь кроссовки с прилипшей грязью.
– Как их тащить-то?
Это была рыжезубая рептилия. А то я уже беспокоиться стал, куда она делась.
– Так и тащить, – ответил Рамдан. – Один под одну руку подхватывает, второй – под другую.
Кто-то взял меня за наручник, которым я был прикован к нашей конструкции, и открыл его. Потом склонился надо мной в облаке перегара – я прикрыл глаз и пожалел, что не могу закупорить ноздри, – и, выправив мою свободную руку, защелкнул наручник на ней. Подошел второй, и они, подхватив под мышки, не без труда поставили меня в вертикальное положение.
Я никогда не видел, как идут люди, опоенные снотворным, и вдохновился воспоминаниями из русской жизни. Двое ведут, практически несут своего товарища, а тот, тяжело обмякнув на их плечах и не приходя в сознание, все же как-то способствует, переставляет ноги.