По ту сторону решетки
Шрифт:
— Не знаю, — пожала я плечами. — Внешне в нем вроде бы ничего не изменилось. Он все такой же самоуверенный и дерзкий. Все так же лезет в мои дела. И, ёшкин кодекс, все-такой же красивый, зараза.
Осознание этих неписаных истин не давало мне уснуть весь вечер, после того, как я вернулась к себе. Заставляло бесцельно бродить из угла в угол, бестолково метаться, не находя себе места. Бороться с желанием позвонить Лазареву, хотя бы даже просто для того, чтобы узнать, ответит он или нет.
Я снова вернула себе свободу и возможность самой планировать собственную жизнь. Только
Оказалось, что её отличие от одиночества вовсе не в осознанности выбора. Оно в том, является ли отсутствие рядом некоторых людей тем, чего хочется. Мне же хотелось, чтобы рядом был Лазарев, а его не было.
По этой причине собственная постель казалась неуютной и неудобной. Отсутствие кондиционера, к которому я тоже уже успела привыкнуть, создавало дополнительный дискомфорт, и всю ночь я проворочалась в маетной и тяжелой полудреме, терзаемая воспоминаниями, короткими обрывочными снами и не самыми приятными мыслями.
Тем не менее, это не являлось уважительной причиной для неявки на допрос в следственный комитет, где я была в заранее обозначенные Серегиным девять часов тридцать минут утра.
— Привет, великолепная Ева Ясенева — укротительница злобных краевиков, — радостно махнул следователь, когда выяснилось, что моя подзащитная еще не явилась.
В присутствии клиентов или других сотрудников он никогда не позволял себе подобного панибратства, однако, когда никого из них рядом не было, мы могли общаться почти дружески, четко разделяя эту дружбу с работой, в которой часто становились по разные стороны баррикад.
— И тебе привет, — сделала я шутливый книксен, благосклонно признавая свои регалии. — Моя подзащитная еще не подошла?
— Нет, но звонила, сказала, что задержится. Не стой в коридоре, заходи.
Я не стала отказываться и прошла в светлый кабинет, стуча по напольной плитке набойками острых каблуков. Глянула на смарт-часы:
— Надолго сегодня?
— Думаю нет, вы же все равно молчать будете, да?
Усмехнулась:
— Не молчать, а пользоваться правом, предусмотренным статьей пятьдесят первой Конституции, пока не будет ясно, нужно вообще говорить или нет. (прим. статья 51 предусматривает право граждан не свидетельствовать против самих себя или своих близких родственников)
— Пока мне это и самому не ясно, возможно она так и останется свидетелем и говорить вам так и не придется. Кофе будешь?
Я уже успела узнать, что кофе в следственном комитете пьют, хоть и свежесвареный, горький и очень крепкий. Видимо, Дэн именно здесь к такому и привык. Поэтому, отрицательно качнула головой. А он вдруг спросил:
— Правду про вас с Лазаревым в новостях пишут?
Вот, оказывается, зачем он меня позвал — слухи пособирать. Не удержавшись, сгримасничала:
— Ты, Кирилл, лучше вместо сплетен, дела свои уголовные читай, или судебную практику какую. Всё полезнее будет, — отозвалась я, чтобы не подтверждать и не опровергать сказанное.
Судя по виноватому выражению глаз, Серегин хотел мне что-то ответить, но на моё счастье, разговор
Остаток утра я провела у экспертов, обсуждая с ними вопросы, способные подкрепить мою позицию по одному из новых дел, а потом приехала в бюро, где, не успев добраться до кабинета, столкнулась с недовольным Лазаревым:
— Зачем ты подписала соглашение с Лопатиной на участие в споре о разделе имущества? Ты же знаешь, что я представляю интересы её супруга, — заявил он вместо приветствия.
А правда, зачем? И когда? Кажется, на прошлой неделе. И я не увидела в этом ничего предосудительного. А сейчас, когда это так здорово выводило Дэна из себя, я удостоверилась в том, что все сделала правильно. Не всё же ему мне нервы трепать.
Когда Лазарев так сурово хмурил брови и смотрел на меня своими грозовыми глазами, он становился похож на того, кого я когда-то назвала Деспотом. Выглядело пугающе. Но не настолько, чтобы признать, что я была неправа.
— Ну подписала, — беспечно пожала плечами я. — Не смертельно. Рассмотримся парой заседаний и забудем, делов-то.
— Мы же договаривались, не брать дела противоборствующих сторон, Ева, — скрестил он руки на груди.
— А еще мы доверять друг другу договаривались, — ехидно напомнила я. — Или ты забыл?
Лазарев раздраженно выдохнул, отступив на шаг. Обсуждать наши отношения, как и все касающиеся их договоренности он упорно не желал, делая вид, будто не было между нами ничего.
— Не передергивай, пожалуйста. У нас в бюро солидарная ответственность и в случае необходимости нам придется вести дела друг друга.
— Значит давай сделаем так, чтобы такой необходимости не возникло, — хмыкнула я. — Обещаю, что не планирую скоропостижно скончаться в ближайшие пару месяцев. А уход на больничный вообще-то предусматривает возможность отложить заседание.
— А этого никто обычно не планирует, — еще больше нахмурился он. — Просто, на будущее, не делай так больше.
Раньше он вряд ли стал бы отчитывать меня по такому мелкому поводу, а тут словно специально злил. Но, заметив, что к нашему разговору стала прислушиваться Юля и пару раз заинтересованно выглянувшая из своего кабинета Лидия, я сдержала желание высказать Лазареву советы о том, чего ему самому не стоит делать «просто, на будущее».
— Учту, — сказала я сухо и ушла к себе в кабинет, где следующие пару часов готовилась к тому самому, назначенному на завтра, судебному заседанию по Лопатиной, поскольку теперь понимала, что моим оппонентом будет один из самых опытных и умелых адвокатов, которых я знала.
Со Светланой Лопатиной я познакомилась полгода назад и защищала ее интересы по делу о восстановлении ее на предыдущем рабочем месте, отсудив в результате у предприятия хорошую компенсацию. После этого Света, конечно, уволилась уже сама, однако сложившимся положением дел, как и моей работой, была довольна и обратилась повторно, когда, узнав об измене мужа решила развестись с ним и получила иск о разделе совместно нажитого имущества.