По ту сторону сновидения. Технология трансформации
Шрифт:
Поскольку сталкинг себя — специфическое исследование собственной психики, а мы ничего о себе по-настоящему не знаем, любое расширение представлений о себе, делающее нас более адекватными и эффективными, стоит поддерживать и приветствовать.
Существует противоположный тип страха. Он возникает как результат глубоко личных переживаний. Здесь нет ничего стереотипного. Иногда эти страхи приобретают причудливый характер, поскольку несут на себе явный отпечаток «автора». Один и тот же человек может переживать как стереотипные, так и личные страхи — особенно в изменчивой ситуации большого города. Можно испытать вполне классический приступ клаустрофобии (в застрявшем
Если взглянуть на разновидности страха с точки зрения описания мира, можно сравнить их с разным отношением к тексту. Страх, являющийся стереотипом массового сознания — это нечто вроде «изложения» единого, общего для всего текста. Страх, возникший из личного опыта, подобен новой строке, который вы добавили к этому огромному тексту — описанию мира — собственноручно.
Подводя итог этой теме, обозначу два момента, важных для выслеживания страха смерти.
1. Любая разновидность страха переживается личностью как «сигнал тревоги». Это — суть страха и его функция в человеческой психологии. Страх, который не является «сигналом тревоги», трудно назвать страхом.
2. Когда страх смерти маскируется под какой-либо другой вид страха, он выдает себя направленностью на экзистенциальные темы. Чтобы выследить его замаскированные проявления, достаточно обладать аналитическим типом мышления. Тогда вы без труда заметите, что страх одиночества — это замаскированный страх смерти.
Выскажусь иначе — метафорически.
Ибо как смерть может явить себя в мире живых?
Язык метафор, к которому часто обращаются поэты, — это язык бессознательного. Метафоры не только крайне содержательны — они несут на себе отпечаток другого, «сновидческого» мира. Поэтому мы должны внимательно относиться к возникающим метафорам, если речь идет об идеях, мыслях, или даже понятиях, касающихся экзистенциального — особенно той его части, которая неизменно будет пережита каждым из нас. Например, к такому понятию как «Смерть».
Смерть, прежде всего, одинока. Смерть разлучает людей, независимо от их желания («Разрушительница всех союзов…»). Кроме того, смерть в какой-то мере ассоциируется с безумием [16] . Это — главные страхи, которые мы испытываем, размышляя о смерти.
Восточнославянский мир в свое время табуировал разговоры о смерти. Но западный мир, где такого табу нет, произвел множество «изображений» Смерти — как она представляется человеческому разуму. Во 2-й половине 20 в. это вошло в ряд активно эксплуатируемых образов массовой культуры.
16
Пример связи смерти и безумия можно найти в известном романе Стивена Кинга «Кладбище домашних животных». Возникает впечатление, что этот архетип буквально преследует писателя на протяжении его творчества.
Чувство собственной важности (ЧСВ) выследить намного сложнее. В отличие от страха смерти, оно не имеет непосредственной связи с инстинктом самосохранения, а значит, с биологией организма. Это усложняет ситуацию. Чувство собственной важности возникло позже, когда человек благодаря своему разуму и на фоне усилившегося осознания стал
Примат (человекообразная обезьяна) в зачаточной форме обладает чувством собственной важности. Шимпанзе, собираясь в стадо, демонстрируют во многом похожие реакции — они обижаются друг на друга, конкурируют, злятся и т. д. Каждый самец шимпанзе стремится стать вожаком стада до тех пор, пока ему не укажут, что вожак стаи уже избран, и это не он.
Благодаря значительному усилению осознания примат стал проявлять те же социальные чувства и эмоции, но они выразились в более сильных реакциях. А главное — он начал эти чувства и эмоции осознавать. Собственно, в этот момент примат превратился в человека.
Для человека совокупность социальных чувств, а равно эмоций и реакций, стала базальным комплексом, который мы вслед за Кастанедой называем «чувством собственной важности». Все эти чувства действительно вращаются вокруг некой социальной «важности» нашего «Я», и эта пресловутая «важность» социальной личности («важность» не для себя, а для социума, в который она погрузилась) становится категорией, связующей разнородный психический и психоэмоциональный материал.
В связи с этим я определил бы ЧСВ следующим образом: это один из самых древних регуляторов социальных отношений (племенных, этнических, народных).
Поскольку за известное нам историческое время (приблизительно 6 тысяч лет) структура социума значительно усложнилась, чувство собственной важности расширило диапазон и качество психической продукции. Сегодня ЧСВ генерирует самое большое число различных социальных чувств и эмоций, отражая тем самым высокую скорость эволюции в социальной сфере и в области культуры.
Будучи новым чувством, история которого связана с формированием цивилизации, ЧСВ является, возможно, первым по-настоящему человеческим чувством, не имеющим очевидной предыстории среди предшествующих жизненных форм.
Чувство собственной важности связано с тем, что человеческое осознание впервые проявляет себя как «Делатель». Возникает поле, по отношению к которому человек больше не может быть безразличным — он сам его создает. Если по отношению к Природе человек может бесконечно долго занимать любой статус, то в данной ситуации человек естественным образом занимает позицию Творца, а окружающий Мир становится его Творением. Все это неминуемо приводит к формированию такой ситуации, когда человек, оказавшись в этом Мире, чувствует себя совершенно иначе. В этой ситуации чувство собственной важности появляется как чувство, выражающее отношение личности к соплеменникам. В простой форме чувство собственной важности отражает конкурентный тип отношений, возникший в первобытном племени.
В результате развития ЧСВ у этого чувства формируется цель более высокого порядка — подняться как можно выше по социальной лестнице и удержать как можно дольше свой максимально высокий социальный статус.
Психика молодого человеческого вида обучалась каждому новому чувству на протяжении столетий. Когда человек был еще животным, он знал только «биологические чувства». Сегодня наш психический мир разительно отличается от психической жизни наиболее развитых млекопитающих. Но это — результат длительной эволюции человеческого сообщества (как минимум десяти тысяч лет).