По ту сторону спорта
Шрифт:
— Вы застрахованы? — Американская деловитость и предусмотрительность не покидает Фила Боггса.
Шоколадка удивлён. Кто же рискнёт страховать смертников? Не ресторан же? Прыгуны платят взнос в маленький собственный фонд и подбрасывают немножко деньжат получившему травму. Вот и всё «социальное обеспечение». Разговор об увечьях суеверному Шоколадке неприятен. Двое его коллег помоложе подтверждают: они досконально изучили ущелье. Но ветер и солнце — не застывшие на дне камни. Подул ветерок, случайно ослепил прожектор, солнечный луч — ориентировка потеряна. Ломаются ключицы, руки… Вечное напряжение, постоянные удары о жестокую воду бесследно не
Есть у ребят с Кебрады поверье: поднялся на скалу — прыгай. Не поборешь страх, не выгонишь из души подкатившееся отчаяние, считай этот прыжок последним. Святой обычай не нарушается. Единственное дозволенное — отойти от края скалы, если вдруг защемило сердце или налетел ураган. Но утих ветер, отпустило сердце — прыгай, прыгун!
Шоколадка и сам растроган рассказом друзей. Кнапе с Калининой хлюпают носами. Хмурится Дибиаси. Даже Боггс непритворно расстроен. «Моя бы воля, моя бы воля…» — клонится к моему уху Михайлин.
— Вам не страшно? Во имя чего рискуете? — задал я вопрос, который не мог не задать журналист «Комсомольской правды».
— А что остаётся делать? Проживи без проклятых денег, — разозлился Шоколадка и высоко задрал рубашку: шея, плечи, руки, живот — в разнокалиберных шрамах. Остры камешки Кебрады.
— О чём вы думаете там, на вершине?
— У меня жена и шестеро детей. И мой полёт ни в коем случае не должен стать последним. Главное — выдержать, дождаться волны и войти в воду, не коснувшись камней. Это почти всегда удаётся.
— А если нет?
— Об этом лучше не задумываться.
Уезжали из «Эль Мирадора» усталыми, замученными, опустошёнными. На вершину Кебрады медленно поднималась новая тройка прыгунов…
Мы ещё встретились с Шоколадкой. Он приходил поболеть за наших ребят. Подарил маечку, ставшую нетленной. Катал по городку на длиннющем лимузине. Сладка ли была косточка? Его знало пол-Акапулько. Профессия прыгуна считалась престижной и почётной. А я, восхищаясь силой духа Шоколадки и его друзей, никак не решался сказать: «Может, бог с ними, с деньгами? Живут же — не умирают и безработные. Их в стране миллиона четыре. Но живут! И, просыпаясь утром в жалких лачугах, к которым туристов не подпускают и близко, не мучаются мыслью, что сегодня в девять вечера…» Не решился и не спросил. Слишком по-разному понимаем мы бесценную цену того, что именуется прекрасно и кратко — «жизнь».
ВСЁ в этом мире относительно. Борьба за выживание, которую ведут прыгуны с горы Кебрада, — опасная, но юношеская забава по сравнению с происходящим в американском футболе — просьба не путать с нашим, европейским. Ни в одном профессиональном виде спорта, включая бокс, спортсмены не приносят стольких бессмысленных жертв, как в этом, признанном в США «развлечением № 1». Зверское «развлечение» ежегодно уносит 20 жизней. Добавьте 60 неизлечимо парализованных и миллион получивших переломы, ушибы, растяжения, кровоизлияния, разрывы связок и прочие болезненные травмы. Американский футбол не оставляет в покое и относительно счастливо добравшихся до финиша спортивной карьеры. Продолжительность жизни экс-футболиста на 15 лет ниже, чем у среднего американца. Каждый из трёх бывших профессионалов умирает, не дожив и до пятидесяти. Статистика не только мрачная — она по-настоящему убийственная.
Игра — часть, и существенная, американской жизни. Один из её любимых символов, типа пресловутой кока-колы, обвешанного
Американцы объясняли мне: в этом виде спорта, как нигде, проявляются человеческие качества, обладать которыми мечтает человек с улицы, — скорость, фантастическая реакция, жёсткость и, простите нас, европейцы, жестокость. И потом, мы в Штатах росли с футболом, играя в него с детства. Нам, американцам, понятны движения спортсменов, их мысли и чувства. Мы знаем об игре и футболистах всё, вплоть до того, подстрижен ли ноготь на указательном пальце Джо Намата (звезда американского футбола. — Н.Д.). А ваш, европейский футбол, да и хоккей, для наших болельщиков чужие, инородные виды. В чём логика мышления игроков? И почему они сдерживают эмоции?
Насчёт эмоций — абсолютно не согласен, в остальном же объяснение приемлемое. Но для американца — не для нас. В фельетоне «Белая ворона» Арт Бухвальд высмеивает чрезмерную, по его мнению, любовь соотечественников к американскому футболу. Бывшие друзья единодушно вышвыривают из бара многолетнего собутыльника, который предпочёл просмотр фильма «Убить пересмешника» с Грегори Пеком в главной роли репортажу о матче за высший трофей американского футбола «Супербаул». Вот как сформулирован обвинительный приговор ослушнику: «Финал — священный день для каждого американца. Сто миллионов ждут его целый год в тревоге и радости. И если кто-то говорит, что ему „плевать на футбол“, за такие слова полагается… Только извращенец может в этот день смотреть по телеку „Пересмешника“».
Однако выслушаем мнение и второй, потерпевшей стороны: «В вашем футболе уже ничего не осталось от настоящего спорта. Не поймёшь, где бизнес, а где футбол. Сплошная дрянь!»
Суд присяжных оправдал исколошмативших «белую ворону». Но суд-то был, как и футбол, американским. Попробуем без излишней поспешности и заранее припасённых выводов разобраться: что за игра американский футбол? Никак не оскорбляя фанатичных его приверженцев, всё же приведём сверхкороткую историческую справку. Игра экспортирована в Америку английскими колонистами в начале семнадцатого века. Зато авторский патент на современные правила — целиком американский. В командах по 11 человек. Главную цель можно определить приблизительно так: получить побольше очков, внося или вбивая 425-граммовый мяч за линию ворот соперника. Не правда ли, напоминает регби? Но регби выглядит настольным теннисом на фоне футбола. Матч — четыре периода по 15 минут чистого времени — длится часа два – два с половиной, не меньше.
Первое впечатление такого неподготовленного телезрителя, как я, было ужасающим. Сплошные стычки — стенка на стенку. Нападающие стремятся выиграть вбрасываемый мяч у семёрки защитников и отпасовать быстрому игроку — раннеру. Тот должен доставить мяч за линию ворот противника или перебросить рукой продвигающемуся вперёд свободному партнёру. Мяч вводится в игру минимум раз сто. И каждое вбрасывание начинается и завершается безобразной, с моей дилетантской точки зрения, дракой, изредка переходящей в жесточайшее всеобщее побоище.