По ту сторону своей идеи
Шрифт:
Однако о. Андрей не упоминает апофатики. Он остается на почве катафатического (положительного) богословия, близкого к катехизису. В рамках такого богословия можно было бы с ним согласиться. Но, к сожалению, слова, приписываемые непосредственно Богу, противоречат друг другу. К сожалению, мысль изреченная есть ложь; всякое слово не только выражает, но искажает мысль. И чем сложнее предмет, тем труднее назвать его. Точно можно назвать корову. Нельзя точно высказаться о Боге или передать Божью мысль. Духовный посыл, пройдя через сознание пророка, приобретает отпечаток личности, языка и культуры, а они различны. И выходит, что Бог говорил иногда одно, иногда другое.
Вполне логичен только мусульманский
Авторитет Христа выше авторитета св. Павла; но если прав Павел и он действовал в духе Христа, то утверждено святое сомнение в "букве", в словах Святого Закона. Это святое сомнение развил наш современник (или, по крайней мере, мой современник: он умер в 1938 г.): "То, что написано Святым Духом, можно прочесть только Святым Духом". Слова св. Силуана не очень далеки от джайнской притчи о слепых, ощупывающих слона и не способных познать слона в целом. Догмы разных течений могут быть поняты как отождествление слона с его хоботом, ногами, брюхом, клыками. Они не ложны, но неполны, и Святой Дух просвечивает во всех. И во всех он не каждому дается.
Вторая серия возражений была высказана мне с позиций "гумилевского фундаментализма". Принцип его провозгласил Владимир Леонидович Махнач: "Я напомню о неприятной категории, введенной в науку Львом Николаевичем Гумилевым и разрабатывавшейся потом мною. Категория - антисистема, то есть религиозно-идеологическая система, разрушительная для социума и этноса. Я убежден, что все синкретические эффекты суть антисистемы.
Я всю жизнь был сторонником глубочайшего уважения религиозного диалога и мог всегда вести диалог с католиком, мусульманином, иудеем, буддистом (видимо, на бытовом уровне.
– Г. П.).
Все это опробовано в моей жизни. Но я твердо говорю студентам: господа, все это так, но если вы слышите от человека, что он христианин и буддист одновременно, перед вами злодей или в лучшем случае дурак, наслушавшийся злодея. Потому что каждая подобная конструкция достигается ценой изначальной лжи, а следовательно, предполагает и разрешает ложь и впоследствии. По Гумилеву, это внутренняя разрешенность лжи, как у каких-нибудь альбигойцев. Но она дается только ценой изначальной лжи, без чего совмещение несовместимого просто невозможно. Христиане - материалисты. Мир - реальное творение Божье. Для последовательного буддиста мир - это Майя (иллюзия). И это никак невозможно примирить, хотя можно относиться при этом к буддисту с искренней симпатией и жить с ним не только в мире, но и в дружбе".
Я не думаю, что Владимир Леонидович сознательно оскорблял память Рамакришны и Вивекананды, почитавших и Будду, и Христа, и Дургу; он просто не вспомнил о них. Но дело не только в этом частном примере. В схему Гумилева-Махнача не помещается опыт целых континентов. Традиционный японец одновременно исповедует буддизм и синтоизм. Если буддийский бонза заедет на свадьбу, его могут побить. Свадьбу играют с жрецом синто, а на похороны приглашают буддийского монаха. Кроме того, по крайней мере в период Токугава (XVII-XIX вв.), каждый японец обязан был освоить основы конфуцианской морали. Примерно такое же положение существовало в традиционном Китае. Оно было закреплено в XV в. императорским эдиктом, признавшим Великого мудреца Куна (Кунфуцзы), мудреца Лао (Лаоцзы) и Будду небесными покровителями
Синкретизм много веков существовал в Индии. Закончился он поглощением буддизма индуизмом, впитавшим в себя, в свою очередь, ряд элементов буддизма. В Тибете дело шло иначе, завершившись поглощением местных традиций буддизмом и формированием особой формы буддизма-ламаизма. Вообще двоеверие не извращение, а естественная форма религии, рассматриваемой не как застывшая догматическая система, а как процесс. Двоеверие веками существовало в России и привело к тому, что порося перекрестили в карася и он стал постным. Я имею в виду березовые ветки на Троицу, крашеные яйца на Пасху, поминки. В Якутии двоеверие сохранялось еще при В. Н. Короленко. Шаманизм назывался черной верой, православие - белой. Двоеверие существовало и в ранней Византии, в результате чего митраистский праздник солнцеворота перекрестили в Рождество Христово и ввели почитание икон. Плетью обуха не перешибешь!
Средиземноморские народы, прошедшие через эллинизм, не могли почитать Бога без зримого образа. Попытки иконоборчества (и в VIII в., и в XVI b.) неизменно проваливались там, где традиции эллинско-римской культуры были очень сильны, и почитание икон восстанавливалось с большой кровью. Хотя о. Андрей не даст мне солгать: ни Иисус Христос, ни апостол Павел не отменяли заповеди "не сотвори себе кумира", и на прямое слово Бога, как Его не следует почитать, церковь попросту закрыла глаза.
Наконец помимо массового, народного синкретизма существует еще взгляд мистиков поверх догматических различий, как у суфиев. Суфизм создал замечательную традицию поэтического подступа к целостной истине. Трактовать эту традицию как внутренне ложную, по-моему, немыслимо. Сопротивляется непосредственное эстетическое чувство: то, что возвышенно прекрасно, не может быть ложным. "Мир красота спасет", - сказал князь Мышкин. И невозможно отрицать, что суфизм резко отходит от ортодоксального ислама в сторону метаконфессиональности. Особенно отчетливо это выражено у аль-Халладжа (X в.): "Я глубоко размышлял над всеми религиями и нашел, что они многочисленные ветви ствола, имеющего один корень. Не требуй от человека, чтобы он исповедовал определенную веру, ибо в этом случае он лишь отдалится от своего прочного корня. А ведь корень (то есть Бог.
– Г. П.) ищет человека и указывает ему величие и значение всего, и лишь тогда человек их сознает"3.
Вера аль-Халладжа - не конструкция, созданная умом. Это умозрение, основанное на мистическом опыте. Аль-Халладж пережил свое единство с "корнем", и его вопль экстаза "Я - истина" был таким же кощунством для правоверных, как слова Христа "Я есмь истина", "Я и Отец одно", и привел к тому же: к мучительной казни. Суфизм вынужден был ограничить себя, не допускать публичных признаний такого рода. Но идея единого корня осталась на грани разрешенного и запрещенного, и мы находим ее высказанной и позже, у Ибн аль-Араби, у Джалаледдина Руми. Ограничусь тремя фрагментами из Араби.
1) "Тот, кто поклоняется Богу как Солнцу, воспринимает его в виде Солнца. Тот, кто почитает Бога в живом существе, принимает Его за живое существо. А тот, кто видит его в неживом предмете, почитает Его как неживой предмет. Не надо следовать только за какой-нибудь верой, поскольку по этой причине вы теряете веру в другие предметы. Бог, который находится всюду и везде, не ограничивается только одной верой".
2) "У каждого человека обязательно есть некое представление о Господе своем, в соответствии с которым он к Нему обращается и желает увидеть Его. Если Бог так и проявляется ему, то он Его узнает, а если проявляется иначе, он его отрицает и бежит от него, спасаясь. Так дурно поступает он по отношению к Нему, думая, что поступает благопристойно".