По ту сторону волков (полная версия)
Шрифт:
– Отпустите, дяденька!..
– заныл он.
Я молчал. И он замолчал, весь сжался. Я осмотрел его - оборванного и худого - и еще помолчал. Он ждал, дыхание затаив.
– Значит, вот ты какой, мой первый задержанный...
– проговорил я.
– Неплохое начало. Ладно, пошли.
– Куда? – слабым голосом проговорил он.
– Домой к тебе. Веди, где живешь.
Он попробовал что-то сказать, но я повторил ледяным тоном:
– Веди.
И он повел меня, напуганный настолько, что не имел и мысли удрать. Привел он меня к одному из бараков неподалеку, к тем длинным строениям, что тянулись между Угольной Линией и прудами. Вошли мы в боковую дверь, прошли по узкому небольшому
– Значит, так, - сказал я.
– Мало того, что мальчишка школу прогуливает, вы его еще и на воровство подбиваете. Запомните теперь - я новый участковый, и мне дан строгий приказ укатывать за кражу государственного имущества всех, кого поймаю на воровстве угля. Так что если кто захочет сесть, то сына не подставляйте. Сам иди, понял?
– обратился я к отцу.
– Сам иди, если уголь нужен будет, иначе во всем, что с сыном случится, ты будешь виноват, а не я. Я лишь свой долг исполню. Будь мужиком. В следующий раз никого не пощажу.
Отец встал из-за стола и пристально на меня поглядел.
– И пойду, - хмуро проговорил он, без всякого вызова, просто неприятный факт признавая.
– Пойду, куда ж я денусь. Топить нечем, а буржуйка больше угля жрет, чем греет. Наверно, и в лагерях хуже не будет.
– Тебе-то, может, и не будет. А им как?
– я кивнул на его семью.
– А куда они денутся, вслед за мной уголь таскать пойдут, вот ты их по очереди и переловишь, и переправишь, куда следует, - возразил глава семейства.
– Думаешь, и им в лагерях хуже не будет?
– усмехнулся я.
– А ты их видел, лагеря для малолеток? Я бы тебе рассказал, как я выживал в детдоме энкеведешном, и чудом выжил, и знаю, как там не выживают. Ты где работаешь? Нигде, я вижу, раз дома торчишь. И не стыдно тебе? Если б работал, не пришлось бы и детей на воровство посылать.
– Контуженый он, - вмешалась жена.
– Никак не прочухается, все по врачам и по врачам. Скоро опять собирается на завод выйти, а пока на пособие его живем и на мою зарплату. Я в ночной смене работаю. Страшная смена, вот уж вправду гробовая - не знаешь, вернешься домой или нет, особенно, как этот волк завоет и знаешь, что оборотень на охоту вышел...
– она начала заводиться.
– Вот вы бы этим оборотнем занялись, коли совладать с ним сможете, - или всякими бандитами и убивцами, а не цеплялись к нам, не выслуживались за счет беззащитных!..
– Беззащитные...
– хмыкнул я.
– Закон - он везде закон, и что уголь умыкнуть, что человека порешить, со всеми будем разбираться, и все отвечать будут. А о вурдалаке, или оборотне, или как его там, знают, к вашему сведению, и наверху. И инструкцию мне дали - строго наказывать всякого, кто о нем упомянет, - за распространение лживых слухов, порочащих советскую власть. Так что и тут у меня смотрите.
– Вот еще придумали - лживые слухи!
– проговорила жена.
– Значит, наказывать тех, кто о нем говорит, чтобы все было шито-крыто и чтоб вам было меньше хлопот? А куда вы убитых денете?
– Вот об убитых и поговорим. Только сяду я, если позволите, - заметил я, поближе к ихней «буржуйке» подсаживаясь. Я, если хочешь, по «буржуйке» разглядел, что люди они порядочные, и от безысходности, а не от чего там другого, на воровство угля идут. Тебе-то это, наверно, уже неизвестно, а буржуйку из хлипкого металла углем перегрузить или неправильно его рассредоточить – это верный способ такой пожарище учинить, что никто
* * *
Высик призадумался ненадолго. Калым ждал. А Высик, попыхивая папиросой, думал о чем-то своем. Что ж, если и вспоминалась ему жена Творогова, если вспоминалось нечто, по касательной прошедшее к истории с оборотнем, то об этом он Калыму рассказывать не собирался. Никому не собирался рассказывать, ни за что и никогда.
Выдержав паузу, Высик возобновил свое повествование.
* * *
В общем, присел я около «буржуйки» и, сев, продолжил:
– Я человек здесь новый, об убийствах слышал, но мне надо их изнутри увидеть, так сказать. Понять, как они со здешней жизнью перекликаются. Улавливаете, о чем я?
– Улавливаем, - так же хмуро проговорил отец.
– Да чего там рассказывать, знаем мы столько же, сколько остальные. Как обращаться-то к вам, для начала?
– Высик я. Сергей Матвеич Высик. Буду порядок у вас наводить. Настроен так, чтобы спуску никому не давать, хоть оборотню, хоть какому еще там лешему.
– Меня зовут Петр Захарович Творогов, - представился он.
– Чтоб сразу знали, кого сажать, когда до меня дело дойдет. Так вот, началось все месяца три назад, на конезаводе. Утром приходят - три лошади кем-то загрызены. По всему, на волка похоже. А у нас ведь волков отродясь не бывало. Вот только с тех пор каждую ночь волчий вой стал раздаваться. Решили ночного сторожа при конюшнях оставить, с ружьем. Утром приходят - а сторож с отгрызенной головой.
– Вот просто так - и с отгрызенной головой?
– вопросил я.
То ли от неумения рассказывать, то ли еще от чего, но все это представало в его изложении донельзя буднично.
– Отгрызенная голова - она никогда не просто так, - возразил он.
– И запоры там были, и все путем, и ружье, я говорил, у сторожа было, но смахивало на то, что все равно его врасплох застали.
– Странно, что наш конезавод войну пережил, - заметил я.
– А он и не пережил, - ответил Творогов.
– Пустым стоял, лишь незадолго до Нового года лошадей завезли, на новый развод. Велели, говорят, конное хозяйство восстанавливать.
Я прикинул в уме.
– Значит, как лошадей завезли, так сразу эта история и приключилась?
– Вот-вот, в первые же дни.
– А откуда лошади?
– Трофейные, из Германии. Племенные, говорят, хорошие.
– А в народе не связывали это убийство с тем, что лошади из Германии?
– Как же, связывали. Чего только не наговорили. И что бывший владелец этих лошадей тайком сюда пробрался, чтоб, значит, за потерю собственности отомстить. И что одна из его лошадей - сама оборотень, потому что из баронских конюшней взята, из замка, на котором издавна проклятие лежит. И другое придумывали, такую чушь, что и пересказывать не хочется.