По ту сторону
Шрифт:
В Короедовке, в центре бандитской вотчины, по информации того же деда, было сотни полторы бойцов, были и автоматы, и даже бронетехника. «Тока не ездят они на ей, давно уже не ездят. А машинки там есть, много, и на гусенцах, и на колесах. И патроны у них есть, и горючка. Тока мало всего, на чуть-чуть осталось, берегут очень. Дорогие у нас здесь патроны, сынок. Энтот, — дед кивнул в сторону Димки, — давеча, на две овцы настрелял. Или на половину дойной коровы. И все по кустам. — Он осуждающе покачал головой. — Лишь бы, эта, патроны пожечь. А ить их двумя стрелками сшибить можно было, стрелами то исть».
— Ну и чего ж вы их не посшибали? —
Чувствуя, что слишком увлекся критикой, старик замолчал, испуганно мигая и утешительно ерзая всем телом.
Все жители поселка окружили заляпанные грязью трактора, с восторгом рассматривая невиданные машины. Зеленобородый дед что-то внушительно объяснял двум скромного вида женщинам, показывая на прицепы и турель счетверенного пулемета. Местные сочетали в себе застенчивость, добродушие и странную мимику — они постоянно жестикулировали, подмигивали и что-то показывали на пальцах. Большинство жестов были незнакомы скалолазам и, похоже, вполне заменяли некоторые слова. Это был какой-то синтез нормального языка и азбуки глухонемых.
Две сестрички-погодки, совсем крошки, подошли к Лене и, рассматривая ее с неприкрытым восхищением, время от времени разглаживали складочки защитного плаща прямо на хозяйке. Обшарпанный внешний вид, пятна на одежде здесь никого не смущали, а вооружение скалолазов явно поразило местных жителей. Тринадцать человек, по местным понятиям, были небольшой армией. Деревня, в которой они находились, имела лишь семерых охотников. Совсем недавно их насчитывалось девять, но староста, он же дед для нескольких семей, и старший его сын были мертвы.
Тайга почти каждый год забирала мужиков. Охота и рыбалка на окраинных землях были опасным промыслом. Женщин уводили короеды. Кто-то из них со временем возвращался обратно — иногда с детьми, иногда без, кто-то оставался в «столице». Бывшая когда-то исправительной колонией, Короедовка выросла в крупный поселок, и жизнь там была легче, чем на границе грязной тайги.
Никто не зарился на их припасы и оружие, как скалолазы подумали вначале. Никто не надеялся, что они поделятся с нищей деревней консервами или патронами — подобный жест восприняли бы как сумасшествие, да скалолазы, которым предстоял еще очень долгий путь, и не собирались ничем делиться. Единственное, что они смогли себе позволить, это выдать оборванной деревенской детворе по две ложки сгущенки.
Молоко делила Лена, она же и настояла на этой «гуманитарной акции». Возражал только Мирра; он очень любил сгущенку и делить на всех и каждого «собственные» запасы не собирался. Дело, однако, закончилось полюбовно: Мирре выделили сверх нормы дополнительную банку молока, и он тут же успокоился.
Проглотив невиданное лакомство, дети больше ни на шаг не отходили от прицепов. Впрочем, здесь же топтались и взрослые, в основном женщины, расспрашивая о новостях за границами района и расписывая в красках и лицах грустную историю деревни. Общение становилось все более дружелюбным. Женька запретил скалолазам рассказывать о том, кто они на самом деле и куда направляются. Как распространяются слухи в тайге, он не знал, но даже трижды перевранная и искаженная история о каких-то «параллельных ребятах», дойди она до осведомленных ушей где-нибудь под Челябинском, могла привести к встрече с регулярными частями.
Вскоре
Вскоре скалолазы поняли причину радушия местных жителей.
Все они считали, что гости защитят их от короедов, поскольку останутся жить в селе. Что «геологи», по каким-то своим причинам ушедшие в тайгу от центральной власти, осядут здесь, в относительно чистом районе, может, даже разбредутся по хатам… Женщины уже оценивающе поглядывали на парней.
Здесь кормились землей, огородами. Здесь можно было жить и без охоты, без тайги. И решение это казалось настолько очевидным и естественным, что местные боялись только, что сильный, молодой отряд «геологов» предпочтет их деревне соседнюю Збруевку.
— Их хоть и много, короедов, и лошади у них добрые, а патронов у них почти что нет. Не полезут они к нам, коли вы у нас останетесь, — убеждал скалолазов Гришка, младший сын старосты. У Гришки еле пробивались усы, но он уже припер откуда-то собственный, хорошо смазанный автомат и показывал его, подмигивая, всем по очереди скалолазам. — А полезут, так мы им кровя пустим будь здоров. Ребят из той же Збруевки позовем, если надо. Короеды, они тут всем надоели, это факт. В Збруевке у Василя даже пулемет есть, только без патронов, не подходит к нему ничего.
Старшая сестра Гришки, Мария, застенчиво поглядывая на вновь прибывших парней и девушек, ходила за братом по пятам и молчала. Она теребила за углы платочек, улыбалась, а поздно вечером сбегала в избу, принесла в чистой тряпочке килограмм творога и вручила его Димке. Женщины вокруг засмеялись.
— Понравился ты ей, Дима.
— Не теряйся, она у нас хоть и молчит, а шустрая.
— Вы куда пойдете ночевать?
— Вы у нас останетесь или в Збруевку уедете?
На прямые вопросы скалолазы отвечали, что во всем разберутся утром. Ночевать устроились в доме старосты, разделяться не стали. Там же, уже глубокой ночью, держали совет.
— Надеюсь, никто не собирается здесь оставаться? — Женькин вопрос, собственно, и не требовал ответа, поэтому он продолжал: — Что будем делать? Так и уйдем, или попытаемся помочь деревне?
Димка, протирая масляной ветошью автомат, хмыкнул.
— Это как же? Харчей у нас нет, патроны самим нужны. Да и не помогут им патроны, они от нас другого ждут. Ты что, собираешься тут собственную власть устанавливать? Демократию таежную вводить?
— Что я собираюсь, я потом скажу, сейчас я хочу узнать ваше мнение.
— Идти дальше. — Гера был краток.
— Нечего тут думать, заночуем да дальше пойдем. — Оксана тяжело вздохнула. — Хоть раз с харчами помогли, готовить меньше.
— Я с этими короедами воевать не собираюсь. — Игорь хмыкнул и повел могучими плечами. — Бояться я их не боюсь, но перестрелки затевать — это глупо.
— Ребята, но ведь они село сожгут.
— Не село, а деревню. Они уже четыре таких сожгли, будет пятая. Тут вся Сибирь погибла, а ты о десяти домах хлопочешь.
— Я не о домах, я из тех деревень никого не знала. А этих детей я видела, я их сгущенным молоком кормила, — Лена кивнула на три пустых жестянки, одна из которых пришлась на долю Мирры. — Их же всех через год убьют.