По Уссурийскому краю
Шрифт:
— Надо наша завтра на Вагунбе ходи. Моя думай, там что-то худо есть, — закончил он свой рассказ.
В это время снаружи послышался конский топот. Мы сунулись на свои места и притворились спящими. Вошёл Ли Тан-куй. Он остановился в дверях, прислушался и, убедившись, что все спят, тихонько разделся и лёг на своё место. Вскоре я опять заснул и проснулся уже тогда, когда солнце было высоко на небе.
Проснулся я от какого-то шума и спросил, что случилось. Казаки доложили мне, что к фанзе пришло несколько человек удэгейцев. Я оделся и вышел к ним на улицу. Меня поразила та неприязнь, с какой они на меня смотрели.
После чая я объявил, что пойду дальше. Ли Тан-куй стал уговаривать меня, чтобы я остался ещё на один день, обещал заколоть чушку и т. д. Дерсу в это время подмигнул мне, чтобы я не соглашался. Тогда Ли Тан-куй начал навязывать своего проводника, но я отказался и от этих услуг. Как ни хитрил Ли Тан-куй, но обмануть ему нас так и не удалось.
От Сянь-ши-хезы тропа идёт по правому берегу реки у подножия высоких гор. Километра через два она опять выходит на поляну, которую местные китайцы называют Хозенгоу [167] .
167
Ло-цзы-гоу — долина, имеющая форму лемеха плуга.
Все иманские китайцы хорошо вооружены и живут очень зажиточно. Они относились к нам крайне враждебно. На мои вопросы о дороге и о численности населения они отвечали грубо: «Бу чжи дао» (не знаю), а некоторые говорили прямо: «Знаю, да не скажу».
Немного дальше и несколько в стороне было удэгейское стойбище Вагунбе, состоящее из четырёх фанз и юрт. По сведениям, здесь обитали 85 удэгейцев (29 мужчин, 19 женщин и 37 детей).
Когда мы подходили к их жилищам, они все высыпали нам навстречу. Удэгейцы встретили меня далеко не дружелюбно и не пригласили даже к себе в юрты.
Первый вопрос, который они задали мне, был такой: почему я ночевал в доме Ли Тан-куя? Я ответил им и в свою очередь спросил их, почему они так враждебно ко мне относятся. Удэгейцы ответили, что давно ждали меня и вдруг узнали, что я пришёл и остановился у китайцев на Сянь-ши-хеза.
Скоро всё объяснилось: оказалось, что здесь произошла целая трагедия. Китаец Ли Тан-куй нещадно эксплуатировал туземцев долины Имана и жестоко наказывал их, если они к назначенному времени не доставляли определённого числа мехов. Многие семьи он разорил совершенно, женщин насиловал, детей отбирал и продавал за долги. Наконец двое из удэгейцев, Масенда и Сомо, из рода Кялондига, выведенные из терпения, поехали в Хабаровск с жалобой к генерал-губернатору. Последний обещал им помочь и между прочим сказал, что я должен прийти на Иман со стороны моря. Он велел им обратиться ко мне, полагая, что на месте я легко разберусь с этим вопросом. Удэгейцы вернулись, сообщили сородичам о результатах своей поездки и терпеливо стали ждать моего прихода. О поездке Сомо и Масенды узнал Ли Тан-куй. Тогда для примера другим он приказал избить жалобщиков палками. Один из них умер во время наказания, а другой хотя и выжил, но остался калекой на всю жизнь. Тогда в Хабаровск поехал брат убитого Гулунга. Ли Тан-куй велел его схватить и заморозить в реке. Узнав об этом, удэгейцы решили с оружием в руках защищать товарища. Создалось осадное положение. Уже две недели туземцы сидели на месте, не ходили на охоту и, за недостатком продовольствия, терпели нужду. Вдруг до них дошла весть, что я пришёл на Сянь-ши-хеза и остановился в доме Ли Тан-куя. Я объяснил им, что мне ничего не было известно из того, что случилось на Имане, и что, придя в Сянь-ши-хеза, я до того был утомлён и голоден, что не разбирая воспользовался первой попавшейся мне фанзой.
Вечером все старики собрались в одну юрту. На совете решено было, что по прибытии в Хабаровск я обо всём доложу начальству, буду просить оказать помощь туземцам.
Когда старики разошлись, я оделся и вышел из юрты. Кругом было темно, так темно, что в двух шагах нельзя было рассмотреть человека. О местонахождении удэгейских жилищ можно было только узнать по искрам и клубам дыма, которые вырывались из отверстия в крышах. Вдруг в тихом вечернем воздухе пронеслись странные звуки: то были удары в бубен, и вслед за тем послышалось пение, похожее на стон и плач. В этих звуках было что-то жуткое и тоскливое. Как волны, они неслись в стороны и таяли в холодном ночном воздухе. Я окликнул Дерсу. Он вышел и сказал мне, что в самой крайней юрте шаман лечит больного ребёнка. Я отправился туда, но у самого входа в юрту натолкнулся на старуху, она загородила мне дорогу. Я понял, что присутствие моё при камлании [168] нежелательно, и пошёл назад по тропе.
168
Камлание — ритуал шамана при вызове духа.
В той стороне, где находились китайские фанзы, виднелись огоньки. Я почувствовал, что прозяб, вернулся в юрту и стал греться у костра.
Глава 29
От Вагунбе до Паровози
Проводы. — Река Тайцзибери. — Картун. — Враждебное настроение китайцев. — Отказ в ночлеге. — Ориентировка при помощи обоняния. — Лофанза. — Мяолин. Буйный хозяин. — Паровози. — Река Нэйцухе. — Село Котельное. — Колёсная дорога. — Угощение в деревне Гоголевке. — Нижнее течение Имана. — Услуга попутчика. — Расставание с Дерсу. — Станция Иман. — Возвращение в Хабаровск
На следующий день утром, 8 ноября, мы продолжали наш путь.
Все удэгейцы пошли нас провожать. Эта толпа людей, пёстро одетых, с загорелыми лицами и с беличьими хвостиками на головных уборах, производила странное впечатление. Во всех движениях её было что-то дикое и наивное.
Мы шли в середине, старики рядом, а молодёжь бежала по сторонам, увлекаясь следами выдр, лисиц и зайцев. На конце поляны инородцы остановились и пропустили меня вперёд.
Из толпы вышел седой старик. Он подал мне коготь рыси и велел положить его в карман, для того чтобы я не забыл просьбы их относительно Ли Тан-куя. После этого мы расстались: удэгейцы вернулись назад, а мы пошли своей дорогой.
От устья Синанцы
Между реками Синанцей и Тхетибе Иман принимает в себя с левой стороны в последовательном порядке следующие притоки: Ташидохе [169] (длиной в 50 километров) и Хейсынгоу [170] (10 километров). Между их устьями есть гора Ломаза-Цзун [171] , далее будут речки Мыдагауза [172] (6 километров) и гора того же имени и наконец речка Сяо-Шибахе [173] (25 километров). С правой стороны в том же последовательном порядке будут: Вагунбе (40 километров) с притоком Тайгоу [174] (6 километров) и Цуцувайза (15 километров).
169
Да-ши-тоу-хэ — большая каменистая река.
170
Хэй-шань-гоу — долина чёрных гор.
171
Лао-ма-цзы-гоу — тигровый след.
172
Май-да-гоу-цзы — большая каменноугольная долина.
173
Сяо-си-бэй-хэ — малая северо-западная река.
174
Да-янь-гоу — большая долина, засеянная маком для сбора опия.
Река Тайцзибери длиной 100 километров; она очень порожиста завалена буреломом; в верхней части течёт с востока на запад и только вблизи устья склоняется к югу. Вся долина покрыта густыми хвойно-смешанными лесами. В нижнем течении Тайцзибери имеет следующие притоки: с правой стороны Цологоузу [175] (12 километров), Чанцзуйзу [176] , с горой того же имени, и Сибичу [177] ; потом следуют: Ханихеза [178] , Бэйлаза [179] и Дунанца. Сибича образуется из слияния Сяо-Сибичи [180] и Санчазы [181] и имеет течение в среднем 9 километров в час, глубину около 1,5 метра и ширину близ устья 50 метров.
175
Цзо-ло-гоу-цзы — долина с завядшей травой.
176
Чан-цзун-цзы — длинный клюв.
177
Си-бэй-ча — северо-западная развалина.
178
Хань-хе-цзы — пересыхающая река.
179
Бэй-ла-цзы — северная скала.
180
Сяо-ся-бэй-ча — малое северо-западное разветвление.
181
Сан-ча-цзы — тройной распадок.
Если идти вверх по правой речке, то можно в два дня выйти на реку Бейцухе [182] , по второй — в четыре дня на Шитохе [183] (верхний приток Бикина). С левой стороны в Тайцзибери впадают Нанца (25 километров), Тяпогоу [184] (20 километров), Цамцагоуза [185] (30 километров), Поумазыгоу [186] (12 километров) и Талингоуза [187] (40 километров). Между устьями третьей и четвёртой рек находится довольно высокая гора, которую называют Логозуйза.
182
Бэй-чу-хэ — река, текущая с севера.
183
Ши-тоу-хэ — каменистая речка.
184
Дяо-пи-гоу — соболиная долина.
185
Ча-му-ча-гоу-цзы — долина и речка, на которой есть мост на козлах.
186
Бао-ма-цзы-гоу — долина барсов.
187
Да-минь-го-цзы — долина большого хребта.