По волчьему следу

Кервуд Джеймс Оливер

Путешествие продолжалось до самого вечера, а затем, когда после непогоды опять засияли звезды и луна, человек снова отправился в путь. Была уже глубокая ночь, когда они наконец добрались до какой-то другой избушки, и человек стал стучаться в ее дверь. С того места, где в это время притаился Казан, он увидел свет, отворившуюся дверь и услышал радостное восклицание вышедшего навстречу мужчины и рыдания Иоанны. Затем Казан возвратился к Серой волчице.

Целые дни и недели с тех пор, как Иоанна возвратилась к себе домой, этот свет от избушки и рука женщины не выходили из головы у Казана. Как он терпел Пьера, так теперь терпел этого молодого человека, который жил

в одной избушке с Иоанной и ее младенцем. Он знал, что этот человек был дорог для Иоанны и что ребенок тоже был для него так же дорог, как и для нее. Только на третий день Иоанне удалось заманить Казана обратно в избушку, и это было в то самое время, как молодой человек возвратился домой с замерзшим трупом Пьера. Это он, муж Иоанны, первый увидал на его ошейнике надпись, что его имя «Казан», и с этих пор они стали звать его Казаном.

В полумиле от избушки, на вершине горного массива, который индейцы называют Солнечной Скалой, Казан и Серая волчица нашли для себя приют. Отсюда они отправлялись в долину на охоту, и часто до них доносился голос молодой женщины:

— Казан, Казан, Казан!

В эту долгую зиму Казан делил свое время между избушкой Иоанны и логовищем Серой волчицы.

Затем наступила весна, и с нею пришла Великая перемена.

ГЛАВА VIII

ВЕЛИКАЯ ПЕРЕМЕНА

Скалы, горки и долины уже стали согреваться солнцем. Почки на тополях готовы были распуститься. Запах от можжевельника и от сосновой хвои становился гуще с каждым днем, и повсюду, во всех этих диких местах, в лесах и по долине, слышался веселый рокот весенних потоков, искавших свой путь к Гудзонову заливу. В этом великом заливе слышались гром и треск ледяных громад, точно от пушечных выстрелов раскалывавшихся в раннем ледоходе и сгромоздившихся у выхода в Северный Ледовитый океан, и это было причиной того, что, несмотря на апрель, все-таки иногда с той стороны дул резкий, случайный зимний ветер.

Казан нашел для себя надежное убежище от ветра. Ни малейшее дуновение не проникало в согретое солнцем местечко, которое выбрал для себя этот полуволк, полусобака. Он чувствовал себя здесь гораздо покойнее, чем за все эти шесть месяцев ужасной зимы, долго спал и видал сны.

Серая волчица лежала рядом с ним, прямо на животе, протянув вперед лапы, с вечно бодрыми зрением и обонянием, чтобы в любую минуту различить в воздухе запах человека. А запах человека действительно носился в теплом, весеннем воздухе, как и запах от можжевельника и от сосновой хвои. Она с беспокойством поглядывала на Казана, когда он спал, и иногда не отрывала от него глаз. Серая спина ее ощетинивалась всякий раз, как он видел во сне что-нибудь такое, отчего начинали шевелиться волосы и у него на затылке. Она начинала слегка подвывать, когда он оттягивал назад губы и обнажал белые длинные клыки. Но в большинстве случаев Казан лежал спокойно, иногда вытягивая ноги, подергивая плечами и раскрывая пасть, что обыкновенно всегда бывает с собаками, когда они видят сны; и всякий раз он видел во сне, что в дверях избушки на равнине показывалась голубоглазая женщина в наброшенной на плечи шали, держала в руках чашку и звала его к себе: «Казан, Казан, Казан!»

Этот голос доносился до самой вершины Солнечной Скалы, и Серая волчица настораживала уши. Казан вздрагивал и в следующий за тем момент пробуждался и вскакивал на ноги. Он подбегал к самому краю обрыва, нюхал воздух и вглядывался в долину, расстилавшуюся у него под ногами.

С долины снова доносился до него женский голос, и Казан взбегал на скалу

и скулил. Серая волчица тоже подходила к нему и клала ему свою морду на плечо. Теперь уж она понимала, что мог означать этот голос. Днем и ночью она боялась его даже больше, чем запаха и звуков от других людей.

С тех пор как она рассталась со стаей волков и отдала всю свою жизнь Казану, этот голос стал для нее самым злейшим врагом, и она возненавидела его. Ибо он отнимал у нее Казана. И, откуда бы он ни исходил, Казан всюду за ним следовал.

Ночь за ночью он похищал у нее ее друга и заставлял ее бродить одну под звездами и луной, верную ему в своем одиночестве и ни единого раза не отозвавшуюся на призывы ее диких братьев и сестер, доносившиеся до нее из лесов и из глубины долины. Обыкновенно она ворчала на этот голос и, чтобы показать свое нерасположение к нему, слегка кусала Казана. Но в этот день, когда голос раздался в третий раз, она забилась глубоко в расщелину между двумя скалами, и Казан мог видеть только сверкавшие злобой ее глаза.

Казан нервно побежал по протоптанной ими тропинке на самую вершину Солнечной Скалы и остановился в нерешительности. Весь день вчера и сегодня он испытывал беспокойство и угнетение. Что-то, казалось, висело в воздухе, что задевало его за живое, и это что-то он не видел, не слышал и даже не обонял, но мог чувствоватьотлично. Он возвратился к расщелине между скал и стал нюхать в сторону Серой волчицы. Обыкновенно она повизгиваниями звала его к себе. Но теперь ее ответом было то, что она подняла кверху губы и оскалила белые клыки.

В четвертый раз долетел до них голос, и так ясно, отчетливо, и она, у себя в темноте между двумя скалами, с яростью схватила зубами что-то невидимое. Казан опять пошел по тропинке и опять остановился в нерешительности. Затем стал спускаться вниз. Это была узенькая, извилистая тропинка, протоптанная лапками и когтями взбиравшихся на Солнечную Скалу животных.

Сойдя до полугоры, Казан более уже не сомневался и со всех ног побежал к избушке. Благодаря не умиравшему в нем инстинкту дикого зверя он всегда приближался к ней с осторожностью. Он никогда не давал о себе предупреждения, и в первую минуту Иоанна удивилась, когда, оторвав глаза от ребенка, вдруг увидела в открытой двери голову и плечи Казана. Ребенок запрыгал и захлопал в ладоши от удовольствия и затем с лепетом протянул руки к Казану. Иоанна тоже протянула к нему руку.

— Казан! — крикнула она ласково. — Иди сюда, Казан!

Дикий, красный огонек в глазах у Казана медленно стал смягчаться. Он ступил передней лапой на порог и остановился. Молодая женщина позвала его вновь. Как вдруг ноги под ним подкосились, он поджал под себя хвост и вполз с чисто собачьей манерой, точно совершил какое-нибудь преступление. Он любил тех, кто жил в этой избушке, но самую избушку ненавидел. Он ненавидел все избушки вообще, потому что от них веяло на него плетью, дубиной и рабством. Подобно всем ездовым собакам он предпочитал снег в качестве постели и ветви елей в качестве убежища.

Иоанна протянула руку к его голове, и от ее прикосновение по всему его телу пробежала странная радостная дрожь, которая вознаградила его за Серую волчицу и за всю дикую свободу. Он поднял голову, и его морда вдруг оказалась у нее на ладони, и он закрыл глаза в то время как это удивительное, маленькое создание, этот ребенок, который составлял для него всегда такую загадку, топотал по его спине своими ножками и тащил его за бурую шерсть. Он любил эти детские побои даже еще больше, чем прикосновение руки Иоанны.