По воле Посейдона
Шрифт:
— Если ты процитировал его просто ради поэзии, тогда все в порядке, — ответил Соклей. — Но если ты цитируешь Гомера, чтобы показать, что правильно, а что неправильно, как поступают многие, тогда дело другое.
— Что ж, может быть, — произнес Менедем с таким видом, словно делал брату громадную уступку.
«По крайней мере, он не ехидничает, обычно когда насмехается над философией, — подумал Соклей. — А это уже что-то».
Вскоре он понял, почему двоюродный брат не дал себе труда его поддразнить: мысли Менедема были заняты
— Мы во что бы то ни стало должны добраться до Хиоса за два дня. Не начать ли задавать гребцам темп?
— Неплохая идея, — ответил келевст. — Чем больше мы будем работать, тем больше шансов, что наш труд окупится, когда случится большая беда.
— Если повезет, такого вообще не случится, — сказал Соклей.
Менедем с Диоклеем выразительно посмотрели на него, и он поспешно добавил:
— Но, конечно, лучше не рисковать.
Против этого капитан и начальник гребцов не возражали.
— Беда нередко приходит сама по себе, даже когда ты на нее не напрашиваешься, — сказал Менедем.
Он возвысил голос:
— Все гребцы — на весла! Сегодня мы потренируемся, чтобы быть готовыми сразиться с пиратами — и со всеми остальными негодяями, на которых можно нарваться в западных водах!
Соклей гадал, не будут ли люди ворчать, что их заставляют работать больше положенного, — нет бы капитану просто двинуться прямиком на Хиос. Некоторые из них и вправду ворчали — но больше так, по привычке, без гнева. И вот в бурном море, к северу от Самоса и Икарии, команда акатоса начала практиковаться: моряки учились молниеносно устремляться направо и налево, вращаться на месте и внезапно убирать все весла с одного борта, а потом с другого. Последний маневр они отрабатывали особенно тщательно.
— Это наш главный козырь против триеры, так? — спросил Соклей.
— Это наш главный козырь против любой галеры, которая больше «Афродиты», — ответил Менедем. — Единственный шанс, кроме бегства. А что касается триеры — если мы сможем своим корпусом сломать большинство ее весел с одной стороны, то это позволит нам улизнуть. В противном случае нам вообще не на что надеяться.
— Я тоже так думаю, — вздохнул Соклей. — Хотел бы я, чтобы кто-нибудь расправился с пиратами во Внутреннем море так, как Родос пытается расправиться с ними в Эгейском.
— Уж коли ты принялся загадывать желания, пожелай, чтобы военные флоты не охотились на торговые суда, когда подворачивается такой случай, — сказал Менедем. — Здесь, рядом с домом, мы в относительной безопасности, потому что и Птолемей, и Антигон хотят процветания Родоса. Но дальше к западу… — Он покачал головой.
Соклей снова вздохнул.
«Вот и еще один повод для беспокойства, — подумал он. — Как будто у нас и без этого их мало».
ГЛАВА 4
Менедем проснулся затемно, палуба «Афродиты» довольно резко покачивалась. В паре локтей от
Что прикажете делать с храпуном? Разве что пнуть его хорошенько и разбудить. Но Соклей был не единственным источником шума, а всего лишь ближайшим; раздавался гул голосов многих моряков, что вовсе не делало ночь тихой.
«И мне не помешало бы помочиться», — подумал Менедем, поднимаясь.
Он встал у борта. Казалось, что «Афродита» одна во всем море и в целом мире. Блуждающая звезда Зевса вот-вот должна была зайти на западе, значит, сейчас приблизительно полночь. Растущий серп луны уже исчез. Все, что он мог видеть, — это испещренный звездами купол небес и иссиня-черное полуночное море. Хиос на севере, азиатский материк на востоке… Менедем знал, где они сейчас, но не смог бы доказать это, во всяком случае, по различимым глазом приметам.
Волны одна за другой бились о торговую галеру. Волнение было сильнее, чем вчера. Менедем надеялся, что это не означает надвигающегося с севера шторма. В начале сезона навигации такое вполне могло случиться.
— Владыка морей Посейдон, помоги мне целым и невредимым достичь Хиоса, и я принесу тебе жертву, — пробормотал Менедем.
У морского бога имелся храм на этом острове, недалеко от города.
Все, что Менедем мог сейчас сделать, — это молить небеса о хорошей погоде. Помолившись, он снова лег, завернулся в гиматий и попытался опять уснуть, хотя сомневался, что ему это удастся, ибо у самого его уха Соклей издавал просто ужасные звуки. Зевнув, Менедем натянул толстую шерстяную ткань гиматия на голову и некоторое время мысленно недобрыми словами поминал двоюродного брата.
Следующее, что он осознал, — это что солнце поднимается над далекой землей материка на востоке. Менедем перевернулся, чтобы разбудить Соклея, но обнаружил, что тот уже в царстве бодрствующих — и глядит на него укоризненным взором.
— Я почти не сомкнул глаз этой ночью, так громко ты храпел, — пожаловался Соклей.
— Я храпел?! — Столь несправедливое заявление возмутило Менедема. — Это ты все время ужасно храпел!
— Чепуха, — заявил Соклей. — Я никогда не храплю.
— О, конечно же нет, — с невыразимым сарказмом сказал Менедем. — Это так же верно, как и то, что собаки никогда не воют на луну!
— Я не храплю, — настаивал Соклей.
Менедем рассмеялся ему в лицо.
Соклей побагровел. Он помахал рукой Диоклею, который потягивался на банке, где провел ночь.
— Пусть он нас рассудит, — предложил Соклей. — Кто из нас храпел прошлой ночью, Диоклей?
— Не знаю, — зевая, ответил келевст. — Как только я закрыл глаза, я уже ничего не слышал — пока не проснулся на рассвете.