По воле Посейдона
Шрифт:
Переложив трость в левую руку, он протянул посетителям правую.
— Добрый день, господа, — сказал Ксенофан.
Его протяжный дорийский акцент был заметнее, чем у жителей Родоса.
Менедем и Соклей пожали протянутую руку. Хватка торговца все еще была твердой, а ладонь — теплой.
— Радуйся, о почтеннейший, — приветствовал его Менедем.
— Что ты сказал? — Ксенофан приложил руку к уху. — Говори громче, юноша. Мой слух уже не такой острый, как прежде.
Он не был таким
— Радуйся, — повторил Менедем, на этот раз громче.
Ксенофан кивнул.
— Конечно, я радуюсь. Если человек в моем возрасте не радуется — значит, он уже мертв.
Он засмеялся собственной шутке. Раб последовал его примеру, и Соклей с Менедемом старательно подхватили смех.
Ксенофан повернулся к Пиксодару.
— Принеси нам стулья из задней комнаты. И кувшин вина. Думаю, мы немного поболтаем, прежде чем начнем торговаться.
Пиксодар сделал две ходки: одну — за стульями, вторую — за вином, холодной водой, чтобы разбавлять вино, и чашами.
Он подал Ксенофану и двум родосцам все, что требовалось.
— Спасибо, — сказал торговец шелком.
Махнув рукой в сторону стульев, он пригласил Соклея и Менедема:
— Присядьте, — и сам тоже опустился на стул, который принес для него Пиксодар.
Кариец также притащил стул и для себя и примостился рядом с хозяином.
Они прихлебывали вино и обменивались новостями. Как и все его соотечественники, Ксенофан еще не слышал, что Полемей дезертировал от Антигона.
— Похоже, племянник увидел, что сыновья Антигона становятся мужчинами, — заметил Пиксодар.
— И я подумал точно так же, — согласился Соклей.
Ксенофан провел рукой по бороде.
— Я примерно того же возраста, что и Одноглазый Старик, — сказал он. — Все-таки есть стойкие тутовые деревья, которые не валит ветер.
— Тутовые деревья? — переспросил Соклей; он никогда не слышал раньше такого выражения.
— Тутовые деревья, — повторил Ксенофан и кивнул, подчеркивая свои слова. — Да будет тебе известно, торговцы шелком тоже умеют шутить.
Он отпил еще глоток вина из чаши и надолго замолчал.
Спустя некоторое время — немного раньше, чем это сделал бы Соклей, — Менедем сказал:
— Я привез прекрасные благовония, сделанные из лучших родосских роз.
Ксенофан обнажил в улыбке зубы, стершиеся почти до самых десен.
— Мой друг, не важно, насколько хороши твои благовония — а я уверен, что они прекрасны: твой отец и я занимались делами задолго до твоего рождения, и я знаю, что Филодем держит только самое лучшее. Но я сомневаюсь, что девицы протопчут дорожку к моей двери, если я даже буду натираться этими благовониями.
— Но девицы могут протоптать дорожку
Это развеселило торговца, но он все равно покачал головой.
— Как делать шелк, как продавать шелк — вот в этом я разбираюсь. Но торговать благовониями? Полагаю, я слишком стар, чтобы приниматься за дело, которому не выучился, когда был моложе.
Пиксодар подался вперед на своем стуле.
— Хозяин, не позволишь ли мне…
— Нет, — оборвал Ксенофан. — Я уже высказал свое мнение и могу повторить его еще раз. Ты смыслишь в благовониях ничуть не больше моего. И пока я жив, все будет так, как я решил.
Будучи рабом, кариец не мог на это ничего возразить.
Соклей вспомнил афинский Лицей и как они обсуждали там различные типы характера, описанные Теофрастом: среди этих типов был «тугодум» — старик, который всегда испытывал что-то новое и вечно все портил. На такого не угодишь. Но Ксенофан отнюдь не был таким стариком: он вцеплялся мертвой хваткой в то, в чем знал толк.
Потом Соклею пришла на ум другая мысль. Он щелкнул пальцами и сказал:
— А еще у нас есть пурпурная краска из Библа. Если хотите, мы можем обменять ее на шелк. Я уверен, господин, что уж в краске-то вы разбираетесь.
Разумеется, они с Менедемом получили бы за краску больше в Италии, вдали от Финикии. Но они получат еще больше за шелк. В этом Соклей не сомневался.
Менедем шепнул двоюродному брату:
— Вот видишь? Краска пригодилась, хотя ты и ругался, что не знал о ней до самого последнего момента перед погрузкой.
Но Соклей едва расслышал брата, его внимание было приковано к Ксенофану. Здоровый глаз старика просиял.
— Краска? Надеюсь, в красках-то я разбираюсь, — заявил он. — Слушайте. Во-первых, Тир. О, до того как Александр отдал этот город на разграбление, в Тире делали лучшую пурпурную краску. С тех пор Тир уже не тот, самые искусные тамошние мастера были убиты или проданы в рабство. Арад, я полагаю, в наши дни стал первым в этом деле, ну а Библ отстает от него. Немного, но все-таки отстает.
— Я бы так не сказал. — Соклей мигом распознавал уловки торговцев. — И впрямь, в Араде делают больше краски, чем в Библе. Но вот лучше ли она? Я так не считаю, и, полагаю, очень многие со мной согласятся.
— Кто из нас занимается окрашиванием шелков? — возразил Ксенофан.
— Кто из нас торгует краской по всему Внутреннему морю? — парировал Соклей.
Они улыбнулись друг другу. Их реплики были традиционны и выверены, как фигуры в танце.
Пиксодар сказал:
— Мой хозяин прав.