По воле Посейдона

— Вот, держи, — сказал Аристагор Соклею, протягивая ему одну чашу. — А теперь слушай… Этот кувшин запечатали в тот год, когда умер Александр, значит, это вино… — он подсчитал на пальцах, — уже тринадцатилетней выдержки.

Аристагор непринужденно улыбнулся — дружелюбной улыбкой человека, который зарабатывает на жизнь покупкой и продажей.

— Его возраст, стало быть, приближается к возрасту уже не мальчика, а мужчины. Давай попробуй, не стесняйся.

Соклей отхлебнул сладкого, душистого вина. Облизнул губы и вежливо одобрительно крякнул.

Если бы он не пытался сбить цену на этот замечательный, но невероятно дорогой напиток, он разразился бы сейчас громкими восторженными возгласами.

— Вино и в самом деле очень хорошее, — пробормотал он.

— Хорошее? — переспросил Аристагор. — Хорошее?! — Дружелюбие его мгновенно сменилось негодованием. — Мой дорогой юноша, да это же настоящее ариосское вино, лучшее вино Хиоса, а значит, лучшее вино в мире.

— Никто с этим и не спорит. — Соклей отхлебнул еще, полный решимости не увлекаться. Это оказалось нелегко. Вино было настолько великолепным, что ему захотелось надраться, как скифу. — Но вот могу ли я позволить себе его купить — это другой вопрос. Сколько ты просишь за амфору?

— За обычную амфору, вместимостью немногим больше метрета? — уточнил Аристагор.

Соклей кивнул.

Торговец вином потеребил свою бороду, в которой виднелось несколько красноватых, начинающих седеть прядей. И наконец намеренно небрежным тоном ответил;

— Ну, пожалуй, двадцать драхм — самая подходящая цена.

Соклей вздрогнул, как будто его ужалила оса.

— Я знаю, что еще очень молод, — проговорил он, — но, надеюсь, ты не принимаешь меня за дурака? В Афинах можно купить хус хиосского вина за две драхмы, а в любой из твоих амфор не больше семи хусов. Получается, что ты хочешь продать товар оптом в полтора раза дороже, чем в Афинах можно найти в любой таверне в розницу? По-моему, это самый настоящий грабеж!

— Одно хиосское вино другому рознь, — сказал Аристагор. — Есть обычное хиосское вино, есть прекрасное хиосское вино, а еще есть ариосское вино. Любое хиосское вино стоит втрое дороже, чем та дешевая бурда, которую продают в большинстве мест. Я не могу сказать ничего плохого о вине с Тасоса или Лесбоса, имей в виду: там тоже делают очень хорошие вина. Но вот в большинстве других мест… — Торговец сморщил нос и покачал головой, прежде чем продолжить. — И ариосское вино в сравнении с обычным хиосским то же самое, что хиосское вино в сравнении с каким-либо другим вином.

— По цене двадцать драхм за амфору даже боги Олимпа не смогли бы позволить себе его пить, не говоря уж о жалких смертных! — стоял на своем Соклей.

— Ты вроде бы говорил, что направляешься в Италию, — лукаво заметил Аристагор. — Сколько, как ты думаешь, ты сможешь получить за мое вино там?

— Дело не в этом, — ответил Соклей. — Я хочу знать, сколько бы ты за него запросил, если бы я не плыл в Италию?

— Ни на обол меньше, — заверил его Аристагор с таким искренним видом, что Соклей ни на мгновение ему не поверил.

— Ты станешь утверждать, что содержатели

питейных заведений в столице Хиоса платят тебе двадцать драхм за амфору ариосского? — Юноша возвел глаза к небу, чтобы показать, как мало он верит в вероятность такой ситуации.

— Нет, этого я утверждать не стану, — ответил Аристагор, но тут же протестующим жестом поднял руки, чтобы Соклей дал ему договорить. — Я не стану утверждать этого потому, что не так уж много владельцев здешних питейных домов будут держать у себя вино подобного качества, ведь завсегдатаи в тавернах редко заказывают что-либо подобное. Но я частенько получал двадцать драхм за кувшин вина от людей, которые хотели устроить настоящий симпосий и осчастливить своих друзей.

«От людей, которые хотели устроить роскошный симпосий и заставить позавидовать своих друзей», — подумал Соклей.

Но на сей раз, похоже, Аристагор говорил правду. Некоторые богатые хиоссцы — и, скорее всего, офицеры Антигона в придачу — не скупясь платили за превосходное вино. И все же…

— Ты сказал, что частенько получал по двадцать драхм за кувшин, — медленно проговорил Соклей. — Но частенько — это еще не всегда. Значит, бывали случаи, когда ты получал и меньше?

Аристагор обнажил зубы, что лишь весьма отдаленно напоминало улыбку.

— А ты, я смотрю, парень не промах! — пробормотал он таким тоном, что это прозвучало скорее обвинением, чем похвалой.

— И к тому же, — настаивал Соклей, — они покупали только одну амфору за раз. Ты должен сделать скидку оптовым покупателям. Даже двенадцать драхм за амфору неслыханно дорого, но я согласен обсудить это ради самого торга, чтобы доказать, что мы настроены серьезно.

— Какая неслыханная любезность, — язвительно ответил Аристагор, и на сей раз на его лице не было даже намека на улыбку. — Очень мило с твоей стороны столь великодушно согласиться побеседовать с бедным торговцем.

«Мор и чума! — подумал Соклей. — Теперь я его разозлил».

Однако извиняться ни в коем случае нельзя: это только еще больше рассердило бы Аристагора. Соклей гадал, сможет ли он как-нибудь исправить свой промах.

Но он не успел ничего сказать, поскольку вошел раб Алиатт и объявил:

— Господин, там пришел еще один торговец, по имени Менедем.

— Приведи его. Может, этот окажется разумнее, — ответил Аристагор. — А если нет… — Он выразительно пожал плечами. — Тогда всего наилучшего им обоим. Пусть заключают сделки где-нибудь в другом месте.

— Радуйтесь, — проговорил Менедем, когда раб-лидиец провел его в комнату, где торговались Соклей и Аристагор.

— Радуйся, — ответил Соклей заметно упавшим голосом.

Если Менедем это и заметил, то не подал виду. Он пожал руку Аристагору, со всего размаху хлопнул по спине двоюродного брата, чуть не сбив того со стула, который дал гостю Алиатт.

— Клянусь египетской собакой, братец, ты счастливчик. Пока я ходил в храм Посейдона и приносил там жертву, ты поглощал тут нектар богов.