По Восточному Саяну
Шрифт:
К ИСТОКАМ ПРЯМОГО КАЗЫРА
Звериной тропою в глубь гор. Медведь спасается от комаров. Слышим гул самолета. На Фомкином гольце. Белые мраморные гольцы. Вот и Казыр! Пирамида на Кинзилюкском хребте. В горы по туману.
Было раннее утро, когда мы покинули лагерь. Где-то за уступами гор торжественно поднималось солнце. Серебрились суровые вершины Кинзилюкского хребта, но в цирках еще копился мрак и на дне ущелья лежал затяжной утренний туман. Лохматые кедры, цветистые травы, сырые от росы камни -- все дышало свежестью убежавшей ночи. Ни комара, ни мошки. Хорошо здесь ранним утром
За поляной звериная тропа раздвоилась. Мы поехали правой, более торной. Она привела нас к броду через Кинзилюк и завиляла вдоль берега к вершине.
Наш караван состоял из пяти лошадей, две из них шли под вьюками. Шествие замыкал Черня, привязанный к седлу коня, на котором сидел Прокопий. Я ехал на своем любимце -- Бурке. Нервно похрустывая удилами, конь просил повод. Тонкие упругие ноги месили влажную траву и вдрызг ломали скалы, отраженные в лужах. А уши непрерывно пряли, сторожко прислушиваясь к сумрачному лесу. Чуть шорох или посторонний звук, и он, вмиг встрепенувшись, шарахался в сторону или бросался вперед, увлекая за собой остальных лошадей.
Тропа, как и река, полукругом огибает крутые склоны Кинзилюкского хребта. Ущелье постепенно расширяется, светлеет, лес начинает редеть, уступая место полянам, с буйным высокотравьем. Впереди, в просветах кедров и берез, неожиданно блеснуло зеркало небольшого озера, с каменистым дном. Тропа перевела нас через реку, протекавшую здесь небольшим ручьем, и потянулась на юг к показавшемуся впереди перевалу.
– - Тсс...
– - донесся до слуха предупреждающий шепот Лебедева, ехавшего следом за мною.
Я оглянулся и задержал коня. Слева на седловине хребта появился крупный бык-марал. Он подошел к снежному пятну и замер как бы в раздумье, не зная, куда идти. С высоты ему лучше были видны: долина, прикрытая теплой шубой лесов, распадки, украшенные альпийскими цветами, и кормистые мысы, простеганные кедровыми перелесками. Не замечая нас, он вдруг повернулся всем корпусом влево, постоял, пощипал траву и, не задерживаясь, направился по травянистому склону к вершине, куда пробирались и мы. Судя по его размашистым шагам, по тому, как высоко он нес свою голову, убранную зрелыми пантами, можно было предположить, что под ногами у него торная тропа. Если это так, то она идет из Орзагайской долины куда-то на юг, может быть, даже нашим направлением. Это открытие обрадовало нас. Мы тронулись дальше.
Справа, в глубоком разрезе скал, хорошо виден край цирка, подпирающий с востока Двуглавый пик с большим озером, описанным мною раньше. С его почти отвесной кромки вырывается бурлящим потоком ручей. Какое чудесное зрелище: вода, падая с огромной высоты, то скользит по отвесным скалам, то скачет затяжными прыжками по уступам, пока не достигнет россыпи у подножья хребта.
Мелкая, липкая мошка лезла в рот, уши, пробиралась под одежду, комары, несмотря на жару, присасывались к лицу, к рукам и своим монотонным жужжанием издевались над нами на расстоянии.
Скоро слева подошла тропа, на ней мы увидели следы только что прошедшего впереди марала-быка. Теперь не было сомнения в наличии прохода с Кинзилюка на Орзагай. Дальше от нас, вправо, стали отделяться мелкие тропки, и мы подъехали к реке,
Караван, не задерживаясь, продолжал свой путь. Высокотравье сменила субальпийская растительность. По склонам Кинзилюкского хребта не зажившим рубцом виднелся след весеннего обвала. Внизу под ним скопился гармошкой снег, вперемежку с камнями, кустарником и черной землей, содранной обвалом со склона. Его обступила буйная трава, яркозеленая, цветистая. Странно было видеть зиму и лето вместе.
Мы уже проехали остатки лавины, как впереди галопом промелькнул небольшой медведь. Он так был чем-то озабочен, что даже не заметил нас. Зверь двумя прыжками пересек Кинзилюк, выскочил на снег и упал на него. Тут только мы догадались, что он спасается от гнуса. Лебедев свистнул, но зверю, видимо, было не до нас. В это время медведь почти голый, и каким бы он терпением ни обладал, мошка и комар допекают его, как говорится, до белого каления. Так мы и уехали, а медведь остался лежать, зарывшись в снег.
Под перевалом все тропы долины, как ручейки, сливаются в одну хорошо заметную звериную дорогу. Она идет далеко на юг к Казыру, а возможно и дальше, на хребет Эргак-Торгак-Тайга, к истокам Уды. По пути от нее откалывается множество тропок, убегающих по сложному рельефу на белогорья в глубину ущелий, в цирки, где звери любят в жару спасаться от гнуса. Нужно отдать должное маралам в отношении троп на Восточном Саяне. Лучших проходов не найти здесь, чем те, которые проложили они в этой горной теснине. Что и говорить, замечательные дорожные мастера, и люди здесь еще долгое время будут пользоваться их тропами.
Единственное препятствие на пути к перевалу -- надувной снег, прикрывающий край седловины. Сколько же его здесь скапливается за зиму, если в начале июля он лежит 2 -- 3-метровой толщей!.. Лошадей пришлось развьючить. Вперед пустили Бурку. Конь, привыкший прокладывать дорогу, смело полез на стену надува. Он поднимался на дыбы, падал, сползал вниз, но вскакивал и обозленный неудачей снова лез на стену, месил ногами мокрый снег. Так он и выбрался на перевал, а за ним вышли туда и остальные.
Через полчаса мы уже спускались по зеленым лужайкам в Фомкину речку. Справа, в юго-восточном направлении, тянутся скалистые вершины Кинзилюкского хребта. В просветах между ними изредка виден далекий горн-зонт. Слева даль закрывают высокие мысы западных склонов Агульского белогорья. В глубоком провале долины, прикрытом темной кедровой тайгою, скачет по крутым валунам неутомимая река. Она берет начало недалеко от следующего перевала, где-то в восточных цирках Кинзилюкского хребта, и течет нам навстречу в северо-западном направлении. Но там, где в нее вливается ключ, от перевала, который мы только что миновали, река круто, почти под прямым углом поворачивает на юго-запад, рассекает черной щелью Кинзилюкский хребет, уходит к Кизиру, все более отклоняясь на юг.