По запутанному следу: Повести и рассказы о сотрудниках уголовного розыска
Шрифт:
— Не все знают тебя двадцать пять лет, а я только один из членов партбюро…
— Зато все знают Фуфаева.
— Пустой разговор, — сказал Виктор. — Заявление — это заявление.
— Даже Фуфаева?
— Даже Фуфаева. Что написано пером… Короче, заявление будут разбирать и проверять, что Рита просила за Явича. Верно?
— Верно.
— А ты мне об этом не рассказывал… Тут ты тоже прав?
— Нет.
— Вот видишь… Тебе придется представить письменное объяснение. Я хотел вместе с тобой обсудить его.
— Оно уже составлено.
— Хватит,
— Я говорю вполне серьезно… Вот мое письменное объяснение.
Он взял докладную, удивленно посмотрел на меня:
— Что это?
— Письменное объяснение. Прочти.
— Тяжелый ты человек. Крученый…
Сухоруков полистал докладную, заглянул в конец, скрипнул стулом:
— Ты что же… занимался в командировке «горелым делом»?
— Заканчивал его.
— Ну, знаешь ли!..
— Прочти все-таки.
— Прочту, конечно!
On глубоко и безнадежно вздохнул, как человек, окончательно убедившийся в том, что имеет дело не просто с рядовым дураком, а с законченным идиотом. Еще раз вздохнул и начал читать.
Прочитав первую страницу, Сухоруков коротко исподлобья взглянул на меня.
— У тебя что-нибудь есть под этим? — Он постучал пальцем по докладной.
— Все есть.
— А поконкретней?
— Все, что требуется: показания свидетелей, акты, протоколы, вещественные доказательства…
— Та-ак, — протянул он и снова склонился над бумагой.
Я видел, как на его скулах набухают желваки и сереет лицо.
— Та-ак…
— Тебе дать протоколы?
— Успеется.
Теперь он читал вторую страницу. Я ее помнил наизусть, впрочем, как и всю докладную.
«…Таким образом, оставив у Зайковой портфель, Шамрай никак не мог привезти его к себе на дачу и положить в ящик письменного стола. Не мог он и закрыть этот ящик на ключ. Как показал слесарь Грызюк, замка в ящике не было. Накануне пожара Грызюк по просьбе Шамрая вынул старый, давно испорченный замок, а новый не врезал, ибо не имел тогда подходящего (замки производства артели «Металлоизделия» ему доставили лишь через день после пожара).
Следовательно, показания Шамрая в этой части — ложь, вызванная стремлением обвиняемого уйти от ответственности за проявленную им халатность…»
— Шамрай еще не обвиняемый, — сказал Сухоруков.
— Да, там описка. Он еще не обвиняемый…
Виктор прикурил от своей папиросы.
— Явич все-таки был в ту ночь на станции или нет?
— Был. Гугаева не ошиблась. Но на перроне он оказался уже после начала пожара, около четырех утра.
— А до этого?
— Выдвинутое им алиби подтвердилось. Ночь он провел на даче своих приятелей.
— Борисоглебских?
— Да. Их дача вот здесь, по другую сторону железнодорожной линии, — я показал Сухорукову помеченное крестиком место на плане, — в трех километрах от станции и в четырех от коттеджа Шамрая. Явич засиделся у них до трех, и они провожали его на станцию. Та же Гугаева опознала Борисоглебского и его жену.
— Но Борисоглебский же опроверг алиби Явича.
— Да, после того как его непосредственный начальник
— Показания Борисоглебского?
— И его, и ее. Я их допрашивал перед отъездом в командировку.
— Явич во время пожара находился на станции?
— Нет. Увидев зарево, он решил оказать помощь в тушении и отправился в поселок, но, выяснив по пути, что горит дача Шамрая, и опасаясь навлечь на себя подозрения, вернулся на станцию. Там он вскочил в проходивший товарный поезд и уехал в Москву. Этим, кстати, объясняются царапина и отсутствие пуговиц на сорочке…
Вторая страница прочитана. Теперь третья:
«…Как видно из последнего протокола допроса Зайковой, явной ложью является также утверждение Шамрая о поджоге и нападении неизвестного, покушавшегося якобы на убийство. Причина пожара, скорей всего, — неосторожное обращение с электронагревательным прибором. При опросе жена Шамрая сказала, что ее муж отличался рассеянностью, неоднократно забывал выключать электроплитку, что дважды чуть было не привело к пожару. Кроме того, на месте происшествия старшим оперуполномоченным Русиновым был обнаружен не приобщенный по неизвестным мне мотивам к делу обгоревший обрывок электропровода с розеткой, в которую вставлен штепсель…»
— Выстрелы? — спросил Сухоруков. — Ведь многие свидетели слышали выстрелы…
— Шамрай хранил на даче охотничьи припасы, в том числе и порох. По этому поводу имеется заключение специалистов по баллистике.
— Взрывы под воздействием высокой температуры?
— Совершенно верно. Поэтому мы и не обнаружили ни пуль, ни следов от них.
Четвертая страница:
«…Вымышленная от начала до конца версия о покушении служила далеко идущим целям…
Выговор за троцкистские колебания не только препятствовал продвижению Шамрая по службе, но и вызывал у некоторых членов партии, работающих под его началом, сомнения в возможности дальнейшего пребывания Шамрая на посту управляющего трестом и члена комиссии (см. копии протокола партийного собрания в тресте от 3/Х — 1934 г. и заявлений в райком партии тт. Якобса и Хабарова). Между тем вымышленная версия о покушении не только оправдывала бы потерю документов, но и способствовала бы упрочению положения Шамрая, создавала вокруг его имени определенный ореол. В этом смысле очень характерны заметка «Пожар» в стенгазете треста (см. копию), которую Шамрай не постеснялся отредактировать в нужном для него духе, выступления Шамрая на торжественном вечере служащих треста и на встрече с профсоюзным активом…
Шамрай, умело используя естественную реакцию общественности своего учреждения и сотрудников милиции на заявление о покушении, всеми силами препятствовал установлению истины, оказывал давление на свидетелей и руководящих работников вышестоящих органов милиции, спекулируя на таких понятиях, как бдительность…»
Пятая страница, шестая, седьмая и, наконец, восьмая:
«…В связи со всем вышеизложенным считаю:
а) поведение Шамрая компрометирует высокое звание члена партии;