По зову сердца
Шрифт:
– Герр штурмбанфюрер требует от вас результативных действий, иначе вас вздернут вместе с партизанами как их сообщника! Поняйт?!
– Очень хорошо понимаю, герр штурмбанфюрер. Постараюсь!.. – промямлил, как показалось Вере, Кирилл Кириллович.
Тут же скрипнула дверь кабинета Вайзе, и из него вышли двое. До Веры донесся с верхней площадки шипящий голос Кирилла Кирилловича:
– Их нужно сегодня же взять.
Но его грубо прервал другой голос:
– Тише ты! Она здесь, внизу!
– Такую погань надо казнить всенародно! – невольно прошептали Верины губы.
– Вас загст ду? – спросил солдат.
– Вас загст
Солдат ничего не понял, но насупился и что-то промычал. Наконец дежурный освободил ее.
Выйдя из гестапо, Вера огородами пошла домой.
– Где ты была? Что с тобой? – бросились к ней Устинья и Аня.
Вера разрыдалась.
– Скоро ли кончится этот кошмар, тетя Стеша?
– Скоро, дорогая моя доченька. – Устинья нежно гладила влажные волосы Веры и, не выдержав, заплакала.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
В кабинете Вайзе, как и во всем его заведении, была невыносимая духота. Ему нестерпимо захотелось глотнуть свежего воздуха. Он потушил свет, подошел к окну и приподнял штору. Свежесть августовской ночи приятно холодила лицо. Но недолго пришлось наслаждаться этой ночной прелестью: в какой-то из ближних его кабинету комнат раздался душераздирающий женский крик. Вайзе знал, что этот крик слышен на улице. Он захлопнул окно, опустил черную занавеску и зажег свет. Положив руку на телефонную трубку, хотел было позвонить своим «идиотам», чтобы они прекратили упражнения над Хватовой, но в дверь постучали. Вошел помощник Вайзе и мотоциклетчик, прибывший с донесением от командира отряда, направленного самим Вайзе на север, так как там, у высоты 193,8, внезапно появились партизаны. Командир сообщил, что отряд потеснили партизаны, и просил подкрепления.
– Подкрепления?! – рыкнул на мотоциклетчика Вайзе, – подкрепления? А где я его возьму? – Но делать было нечего. Пришлось из небольшого резерва выделить на помощь отряду несколько человек. Отправив подкрепление, Вайзе решил для безопасности провести эту ночь в кабинете под охраной своих людей. Он сжал телефонную трубку.
– Какого черта не отвечаете? – кричал он в телефон. – Спите, что ль?! – И, испугавшись собственного крика, оглянулся в окно: – Приведите ко мне комиссаршу!
Хватову привели под руки и посадили на стул против него. Ее голова откинулась назад, на спинку стула, сползавшие волосы закрыли окровавленное лицо, тело теряло силы, и только голубые глаза еще были полны ненависти. Вайзе поднес к губам женщины стакан с водой. Хватова с жадностью выпила несколько глотков.
– Скажите, Елизавета Пахомовна, где находится главарь или штаб партизан? – обратился к ней переводчик. – Вас спрашивает, – покосил он глаза на Вайзе, – главный начальник, который может вас казнить или даровать вам жизнь.
Вайзе впился в нее колючим взором стервятника, не пропуская без внимания ни одного ее движения и вздоха. Хватова молчала.
Вайзе заорал:
– Говорить! Говорить! Не будет? Расстреляйт!
Хватова собрала последние силы, поднялась и плюнула в лицо Вайзе.
– Предательства смертью не искупишь… – Елизавета Пахомовна не договорила последнего слова и рухнула под ноги Вайзе от кулака эсэсовца. Вайзе взбесился и ударил носком сапога в ее лицо, выкрикивая:
– Расстреляйт!
Хватову уволокли.
Вайзе долго ходил по кабинету. Он не мог успокоиться:
В четвертом часу ночи ввели деда Ефима.
Хотя он был избит сильнее, чем Елизавета Пахомовна, но держался на ногах стойко. И когда переводчик сказал ему ту же фразу, что и Хватовой, Ефим Иванович прищурил припухший глаз:
– Значит, расстреляйт? – и его желваки чуть-чуть задвигались. – Прекрасно, господа хорошие… Значит, вам надыть главарь партизан? – Ефим Иванович пожевал рассеченными губами, покосился на переводчика, Вайзе. – А что за это будет?
– Свобода и десять тысяч марок! – сказал переводчик.
– Тогда развяжите руки.
– Штурмбанфюрер спрашивает зачем?
– Передайте вашему штурмбанфюреру, что Ефим Дроздов будет давать показания.
Все стоявшие здесь эсэсовцы вздохнули с облегчением. На узком лице Вайзе расплылась довольная улыбка. Он приказал развязать старику руки.
– Главарь партизан, – размеренно начал Ефим, – буду я! Дроздов Ефим Иванович…
Вайзе вытаращил глаза, услышав перевод этих слов.
– Врешь, бандит! Ты хочет спасайт свой шкура?! – закричал он, вскочив со стула.
– Шкуру? Шкуру я не спасу, да и не стремлюсь ее спасать!
– Если вы главарь, то скажите, где штаб партизан?
Ефим Иванович обхватил пятерней оставшиеся клочки бороды и задумался.
– Ну, что?!. – взвизгнул Вайзе, не вытерпев долгого раздумья старика.
Ефим Иванович многозначительно промычал:
– М-да! Стало быть, капитулировать.
Вайзе без переводчика понял последнее слово.
– Рихтих, капитулировать!
– Согласен, – качнул головой Ефим Иванович. – Но с условием, – с достоинством продолжал он, – перво-наперво – немедленно прикончить издеваться над Лизаветой Хватовой и сейчас же ее отправить домой, второе – не позже как через полчаса выпустить всех арестованных.
– Вот ты чего захотел! – Вайзе схватил пистолет и погрозил им старику.
Ефим Иванович спокойно сказал:
– Скажите вашему штурмбанфюреру, что так у нас разговор не пойдет.
Вайзе был стреляный волк, и в поведении деда Ефима он почувствовал оттяжку времени.
«А может быть, и в самом деле он главарь, – рассуждал Вайзе. – И тогда из него, вытягивая жилу по жиле, можно будет вытянуть многое. Подождем до утра». И он скомандовал: «Увести!»
Деда Ефима увели, а Вайзе стоял у стола. По его усталому лицу пробежала гримаса огорчения, он вспомнил слова своего шефа: «Это вам, герр штурмбанфюрер, не Франция и не Италия, а Россия. Да еще какая! Советская! Там, друг мой, для вас будет много неожиданностей».
Вайзе тяжело вздохнул. Вошел его помощник.
– Хватова скончалась, – доложил он.
– Фу ты, черт! – Вайзе ударил по столу ладонью. – Все равно скажем, что расстреляли!
Проводив своего помощника, Вайзе закрыл дверь на ключ, потушил свет и поднял штору. Солнце уже красило неподвижные облака утренним перламутром. Вайзе отстегнул давивший горло галстук и бросил его на стол, затем распахнул мундир. Ему хотелось дышать и дышать ароматом пробудившихся от сна молодых лип и цветов. Схватившись руками за распахнутые рамы, он стоял и смотрел на двор сельпо, где по одному выводили арестованных. Невольно Вайзе перевел взгляд и на пришкольный сарай. Его охватил неведомый до сего времени страх: из-за дверной решетки на него смотрели грозные глаза деда Ефима.