Победа для Александры
Шрифт:
Саша чувствовала себя механической куклой. Ела, спала, ходила на занятия. Иногда завод заканчивался, и тогда она сидела неподвижно на кровати, глядя в одну точку на стене. В таком положении время неслось рывками, то томительно застревая, то ускоряясь до головокружительной быстроты. Казалось, она заживо погребена в сырой мрачной могиле. Снаружи вечно моросил дождь, уныло стуча по обитому жестью подоконнику. В душе жила одна и та же мысль: «Я никому не нужна». Лозунг этот, выбитый на стене игрушечного паровозика, вновь и вновь проносился мимо станции, на которой застряла Саша. Наверное, паровозик тоже был механическим, и его заводили разные
Остаток четвертого курса провалился мимо внимания. Единым бессонным днем пролетела сессия. Очнувшись однажды утром, Саша обнаружила, что на улице бушевало настоящее лето. Из зеркала смотрела похудевшая и спавшая с лица девушка, выглядевшая куда старше своих двадцати трех лет. Отросшие волосы топорщились в разные стороны, неухоженные, в белых пятнышках ногти обросли толстыми заусеницами. Саша оглядела комнату, показавшуюся вдруг тюрьмой, и застонала. Было невозможно представить, что она обречена провести в ней еще один год. В этих стенах, среди этих вещей, запаха духов Сулимы и возле вечно простуженного крана на кухне. Саша лихорадочно оделась, взяла с собой паспорт, зачетку и отправилась на факультет.
В приемной деканата пахло пылью и краской. Водоносов, маленький, востроглазый заместитель декана, удивленно выслушал Сашу.
— Академический отпуск перед пятым, завершающим курсом? Дорогая студентка, вам остался всего один год! — Он жизнерадостно всплеснул руками: — Отдохнете за лето, вернетесь к учебе с другим настроением…
Саша подавила вздох и сказала, глядя прямо в начальственные глаза:
— Я потеряла интерес к учебе. Если не получу академический отпуск, заберу документы.
— Какая решительная барышня… Не буду спрашивать, что там с вами стряслось. — Водоносов снял трубку и сказал в телефон: — Леночка, поглядите, пожалуйста, ведомость. Четвертый курс, студентка Ветрова меня интересует.
Саша молча положила перед заместителем декана раскрытую зачетку.
— Предусмотрительно, — сказал тот и, скользнув беглым взглядом по Саше, спросил: — Вы не беременны?
Саша на мгновение растерялась:
— К сожалению.
Водоносов хмыкнул:
— Ну что вы, слава богу!
Саша вышла на улицу в некотором смятении. Неожиданный вопрос вызвал странные чувства. Наверное, замдекана прав, забеременеть на четвертом курсе вполне вероятная вещь. Саше представилась детская коляска, из которой глядят, глядят на нее одну, ясные детские глаза.
— Мама, — сказала Саша.
Проходившая мимо средних лет дама замедлила шаг, оглянулась, не обнаружила никого, кому можно было переадресовать возглас, насупилась и неодобрительно покачала головой:
— У меня нет детей.
Саша усмехнулась:
— Извините, я не вам.
Женщина облегченно выдохнула и стремительно пошла дальше, чуть покачивая еще упругими бедрами.
В общежитии Сашу поджидало письмо. Очередное многостраничное послание от поэта-инженера. Саша перелистывала исписанные летящим почерком страницы, и впервые ее захлестывала благодарность к Александру. Он умудрился пронести свое чувство через четыре года разлуки и расстояний. Его признания по-прежнему были трепетными и романтичными, только вконец очерствевшая душа могла бы остаться равнодушной к настоящей преданности. Саша никак не могла понять, отчего она прежде не видела, не угадывала простой, надежной любви, которая постоянно находилась
А дома, ну не совсем дома, в соседнем городе, ее поджидал верный, преданный пес. Скучая, смотрел на дверь, положив грустную голову на лапы, прислушиваясь, не раздадутся ли знакомые шаги. Саша порывисто прижала к груди письмо. Если бы Саша был здесь, она обняла бы и его.
Саша… как все-таки странно, как чудесно, что у них одно имя на двоих!
С этого момента в душу будто заполз светлячок, он тихо теплился все время, пока Саша готовилась к отъезду: утрясала формальности, покупала билеты, небольшие сувениры домашним. Этот тихий свет заставлял Сашу улыбаться при виде озабоченных мам с колясками, в которых лежали и сидели маленькие сокровища. Робкое нежное томление напоминало предзакатные лучи, прощально скользящие по щеке. Из Сашиной жизни уходило что-то большое, прежде казавшееся важным и нужным, а на самом деле ровным счетом ничего не стоившее. Вчерашний день. Прошлое.
У Саши оказалось жилистое, крепкое прошлое. Прошлое, не желающее мириться с участью отброшенного и ненужного.
Душным летним вечером, когда неразъехавшиеся студенты в поисках свежести гроздьями свисали с подоконников раскрытых окон, в Сашиной комнате объявился новый гость. Он был не один, с ним пришли двое других: небритые, неприятно бледные и странно развинченные ниже пояса. Неподвижные плечи и руки крепились к жесткой пояснице, ниже которой болтались выделывающие разнообразные финты ноги. Один из посетителей, скособоченный на правый бок рябоватый парень, постоянно шмыгал носом и постукивал носком остроносого ботинка по полу, по ножке стола, шкафа, Сашиной кровати. Второй — угрюмый смуглый парень с густыми сросшимися бровями на тяжелых надбровных дугах и маленькими черными глазками, напоминающими изюм, вдавленный в булку, — не отставал от рябого. Подрагивал коленями, практически хлопая ими друг о друга, поминутно садился, вскакивал, закидывал ноги на стул, переминался с носка на каблук, нервно дрыгал ногой. Сашу вид этих беспокойно снующих по ее комнате ног просто гипнотизировал. Спокойным выглядел лишь Мага. Он тянул тонкие губы в приторной улыбке и металлическим голосом произносил свою речь. Вместе с ним в комнату пробралось хитрое злое эхо, оно трудолюбиво подхватывало каждую фразу и обертывало в плотный кокон. Таким образом каждое, самое простое слово, сказанное Магой, превращалось в удар копытом, обмотанным ватой.
— Нехорошо так поступать. Твои друзья поступили не как мужчины. Мужчины должны защищать своих женщин. А не бегать, как трусливый заяц…
По комнате забегали, засновали десятки зайцев, каждый из которых норовил лягнуть Сашу длинной крепкой ногой. Она усилием воли сосредоточилась на холодных бледных глазах Маги. Напрасно. Глядеть в эти ничего не выражающие, какие-то рыбьи глаза было по-настоящему страшно. Если бы в них плескался гнев, раздражение, недовольство, Саше было бы проще. Единственным различимым чувством, оживлявшим тусклый взгляд, была брезгливость. Так смотрят на мокрицу, прилипшую к краю ванны в нелепой надежде, что ее оставят в покое.
— Я знаю, что Валентин был здесь, но не знаю, что произошло дальше… Ты должна мне помочь. — Холодные глаза полоснули по лицу, Саша почувствовала что-то вроде ожога. «Э, нет, — подумалось ей, — «злой чечен» не похож на рыбу, скорее на обжигающую медузу».
— Да, он был здесь, — сказала Саша.
Голос плохо повиновался, звучал тоненько, жалобно и, что ужаснее всего, виновато.
— Так, — улыбка белесым шрамом пролегла через лицо Маги, — и что он тебе сказал? — Голос зазвучал подозрительно мягко, зато глаза плотоядно замерцали.