Победа. Книга 1

Чаковский Александр Борисович

– Они сейчас вернутся, – сказал он по-немецки. – Возникло неотложное дело.

Урсула рассеянно улыбнулась.

– Это танго, – сказал Воронов, чтобы хоть что-нибудь сказать, – напомнило мне студенческие годы…

– Вы действительно русский?

– Да, конечно, – Воронова удивил резкий тон, которым был задан этот вопрос.

– Почему вы не в форме?

– А зачем? – улыбнулся Воронов. – Ведь война кончилась.

– Вы учились в Германии? – В узких глазах Урсулы мелькнула затаенная злая усмешка.

– В Германии?! – с недоумением переспросил Воронов. – Как это могло

прийти вам в голову? До войны я никогда не был в Германии.

– Разве в вашей России не было своих песен? Или вас заставляли танцевать под немецкие? – В словах Урсулы прозвучал уже явный вызов.

Воронов смотрел на эту немку со все возрастающим удивлением. Сквозившая в ее словах неприязнь к России была вполне объяснима. Но поражало то, что она не скрывала этой своей неприязни.

– Нас никто ничего не заставлял, – резче, чем ему бы хотелось, ответил Воронов.

Он тут же осудил себя за резкость. «Нашел с кем сводить счеты, – с горечью подумал он. – Этой несчастной немке, может быть, и есть-то нечего… Наслушалась геббельсовской пропаганды и в каждом русском все еще видит кровожадного врага!»

Воронову захотелось разговориться с этой странной девушкой. Коснуться ее души, убедить, что теперь ей нечего бояться русских.

– В годы моей юности у нас были распространены самые разные танцевальные мелодии. В том числе немецкие и польские.

– Польские? – нахмурившись, переспросила Урсула.

– С польским танго «Мал'eнька Манон» у меня связаны очень дорогие воспоминания. Я его танцевал с девушкой, которая потом стала моей невестой.

Но Урсула уже перестала его слушать. Почувствовав это, Воронов тотчас и сам потерял интерес с разговору. «Разоткровенничался, – подумал он с неприязнью к Урсуле. – Плевать ей на все мои воспоминания».

Не глядя на него, Урсула взяла стакан с виски. Рука ее наполовину обнажилась. На ней четко обозначился большой красный шрам, словно от сильного ожога.

Не сделав ни глотка, Урсула поставила стакан на стол.

Заметив, что Воронов пристально смотрит на ее обнаженную руку, поспешно опустила ее на колени.

«Черт ее знает, кто она такая, – подумал Воронов. Неприязнь его к этой особе росла. – Может быть, из „Гитлерюгенд“. Чего доброго, совсем недавно швыряла гранаты в наших солдат».

Воронов хотел уйти, но у него не было машины. Волей-неволей приходилось ждать Брайта.

Уже не обращая внимания на Урсулу, он привстал в надежде увидеть Брайта или Стюарта.

Но танцы продолжались, прожектор по-прежнему скользил по головам танцующих, а все остальное тонуло в полумраке.

– Gestatten Sie mir, bitte, Ihre Dame einzuladen [10] .

Эти слова раздались за спиной Воронова.

Повернувшись, он увидел немолодого немца в потертом, лоснящемся на рукавах пиджаке с плохо отглаженными лацканами.

– Пока не вернулись эти чарли… – вполголоса сказал немец, очевидно принимая Воронова за своего соотечественника.

10

Разрешите мне, пожалуйста, пригласить вашу даму (нем.)

– Спросите

даму, – пожав плечами, ответил Воронов.

– Я не хочу танцевать, – резко сказала Урсула.

– Но, детка… – начал было немец.

– Не хочу! – повторила она.

– Грубо, детка! – мягко произнес немец. – Хорошо, – добавил он другим тоном. – Мы запомним, кто, где, когда и с кем танцевал, и вспомним об этом, когда чарли уйдут. Ведь они не будут здесь вечно. Не правда ли, майнхэрр?

Он явно обращался к Воронову за сочувствием.

Воронов ничего не ответил. К столику, за которым он томился, пробирались Брайт, Стюарт, а за ними еще человек пять в военных френчах или армейских рубашках.

– Знакомься, Майкл, – сказал Брайт, когда все они подошли к столику. – Это наши друзья. Газетные акулы и шакалы. Рассаживайтесь, ребята!

Но за столом было только два свободных стула.

– Мне пора! – сказала Урсула, приподнимаясь со своего места.

– Останьтесь, Урсула, – вежливо и вместе с тем властно произнес Стюарт.

Она покорно опустилась на стул.

Итак, мест не хватало. Вытащив из своей сумки несколько пачек сигарет, Брайт уверенно направился к соседнему столику, за которым сидели трое немцев в штатском. Один из них только что приглашал Урсулу танцевать.

Подойдя к столу, Брайт бросил на него сигареты и громко сказал:

– For Sie. And now get out. Got it? Heraus! Take a walk! Spazieren! O’key? [11] Немец в потертом, лоснящемся пиджаке быстро ответил:

– Jawohl, mein Herr! [12] Все трое встали и пошли к выходу, рассовывая по карманам пачки сигарет.

Воронов невольно взглянул на Урсулу. В глазах ее он прочел не осуждение, а скорее злорадство.

В конце концов все расселись. Некоторые по двое на одном стуле. Брайт вытащил из своей поистине бездонной сумки две бутылки виски.

11

Это для вас. А теперь выкатывайтесь! Понятно? Валяйте отсюда! Прогуляйтесь! Ясно? (смесь англ. и нем.)

12

Слушаюсь, господин! (нем.)

– Мистер Воронов, – сказал Стюарт, – все это ваши коллеги – американские и английские журналисты. Вы видели их сегодня утром около Цецилиенхофа.

Воронов не помнил ни одного из них, но наклонил голову в знак согласия.

– У нас назревает бунт, мистер Воронов, – продолжал Стюарт, – Мы были бы рады поговорить с вами, прежде чем что-нибудь предпринять…

В отличие от Брайта, Стюарт говорил неторопливо.

– Конечно, – продолжал он, – удобнее было бы поговорить в пресс-клубе, но советские журналисты туда не ходят. Вы игнорируете нас по собственной инициативе или выполняете приказ? – Стюарт спросил это с деланным простодушием.