Победитель драконов. Дилогия
Шрифт:
А Ошмяны все приближались. Приближались, несмотря на кажущуюся неторопливость коней.
Уже стала хорошо видна слобода бронников и кузнецов, вынесенная за пределы ограды, ближе к реке. Речка, огибающая город, к слову сказать, издали казалась ручьем, да скорее всего ручьем и была при ближайшем рассмотрении. Конь с разбегу перепрыгнет. Да что там конь… И корова, если хорошо разогнать, перескочит с берега на берег и не заметит.
На вершине холма, вокруг которого сгрудились дома и домишки Ошмян, стоял королевский замок, приметный издали, как на ладони. Приземистое
— А вон и для турнира поле мастерят! Ристалище! — радостно воскликнул Олешек, указывая пальцем налево от тракта.
Годимир взглянул в ту сторону.
Сперва ему в глаза бросилось расположившееся на зеленом приволье стадо рыжих коров. Мосластых и остророгих. Сразу видно — в молоке, сыре и масле жители Ошмян — как бишь их положено звать правильно? — не нуждаются. Зато позади россыпи мычащих кормилиц десяток мастеровых под веселый перестук топоров сооружали помост и галерею с рядами сидений для вельможных гостей короля Доброжира. Перед галереей виднелся огороженный четырехугольник турнирного поля.
— Молодцы. Стараются, — одобрил рвение ошмяничей пан Тишило. — С душой к делу подходят.
— Видать, именитые рыцари ожидаются? — Олешек подбоченился в седле, одернул зипун, рискуя оборвать полу. Перебросил на грудь цистру. Взял аккорд. Прислушался, принялся подкручивать колки.
— Ты когда меня учить начнешь? — вполголоса поинтересовался Годимир.
— Ты так говоришь, пан рыцарь, — отозвался шпильман, — словно я отлыниваю. Сам посуди, когда мне тебя учить было с такими-то приключениями?
— Ладно, — кивнул рыцарь. — Но уж как в Ошмянах устроимся, не забудь — обещал.
— Так и ты мне кое-что обещал. Помнишь, а?
— Да помню, помню…
— Это хорошо, что помнишь.
На воротах стояли четверо стражников куда как более пристойного вида, нежели желеславовы сборщики подати у моста. Начищенные шишаки [29], бригантины [30], обшитые тканью все того же черного цвета с вышитым трилистником. В руках стражники держали двурогие гизармы [31].
— Пан Тишило герба Конская Голова и пан Годимир герба Косой Крест! — торжественно возвестил полещук, небрежно бросив ладонь на рукоять меча.
— Паны рыцари изволят на турнир прибыть? — шагнул вперед седой стражник с рассеченной некогда бровью. Рубец шрама переламывал ее, превращая в изображение летящей птицы.
— Точно. Угадал, — кивнул пан Тишило.
— Тогда паны рыцари проезжают без подати. Кто еще с вами? — Седой разгладил пальцами нашивки десятника на рукаве.
— Оруженосцы. Вот на телеге.
— Годится. А это кто?
— Шпильман известный. Олешек Острый Язык из Мариенберга.
— На турнир?
— А то?
— Хорошо. Тоже без пошлины может въезжать. — Стражник прищурился. — А купцы?
— Купцы были под моим покровительством до ворот сего города. Теперь, думаю, защита вам не нужна более? Так ведь?
Ходась развел руками, словно желая
— Святые отцы тоже могут входить в Ошмяны беспрепятственно, — добавил стражник, окидывая взглядом иконоборцев. — Согласно указу его величества Доброжира.
Отец Лукаш без тени улыбки на изнуренном постами и умерщвлением плоти лице благословил стражников размашистым знамением. Монахи вошли в ворота.
— Выпьешь вечером, как сменишься, за мое здоровье. — Пан Тишило швырнул десятнику скойц.
Монетка исчезла словно по волшебству.
Стражники отсалютовали гизармами щедрому пану, и кавалькада втянулась под сень надвратной башни.
Городок жил своей жизнью.
Поскольку день клонился к вечеру, торговцы закрывали лавки, а ремесленники — мастерские. Заречане тянулись в корчму. Вернее, в две корчмы. Одна стояла у самого въезда в город, вторая расположилась на рыночной площади. Детвора бегала по улицам, весело штурмовала невысокие заборы палисадников, устраивали поперек дороги свои собственные турниры. Всадники в коротких рубашках скакали на замурзанных конях. Кривоватые копья, наспех смастеренные из сломанных веток, ударяли в щиты, плетенные из ивовой лозы.
Две хозяйки лениво переругивались через улицу.
Большая лохматая собака ожесточенно чесалась, развалившись на крыльце чисто беленного домика с красными ставнями.
Годимиру понравились улыбчивые лица ошмяничей. В особенности двух молодок, выглянувших из переулка. Одна стрельнула глазками в сторону рыцарей, прикрывая нижнюю часть лица уголком платка. Вторая улыбнулась полными губами, хихикнула.
Полещук ехал задумавшись и не обращал внимания на смазливых заречанок, но Годимир ответил им самым изысканным поклоном, на который был способен. Горожанки зарделись и скрылись в переулке.
На рыночной площади, которую они миновали вскоре после встречи с хорошенькими девицами, елозил смычком по толстым струнам басотли [32]уличный музыкант. Олешек насторожился. Заинтересованно прислушался. Махнул рукой — не соперник, мол. И правда, монотонный речитатив заречанина лишь с большой натяжкой походил на высокое поэтическое искусство, как и протяжное гудение басотли на изысканную музыку.
«Вот уж кому учиться не надо, — невольно позавидовал Годимир. — Знай себе, гоняй смычок туда-сюда…»
И тут же, перехватив хитрый взгляд Олешека, он понял, что шпильман подумал о том же, и украдкой показал ему кулак. Музыкант гордо отвернулся, сделав вид, что ничего, собственно, и не было.
У ворот замка, чью стену так же, как и городскую, составляли толстые, заостренные сверху бревна, вкопанные в гребень земляного вала (а из чего еще строить в Заречье, славящемся дремучими лесами гораздо больше, чем каменоломнями?), выстроился уже десяток стражников. Годимир подумал, что король Доброжир, пожалуй, может не опасаться всерьез соседа из-за Щары. Все-таки богатство и спокойная жизнь неразделимы, как два лезвия рыцарского меча.