Победителей судят потомки
Шрифт:
– А надо ли?
– спрашиваю.
– Сейчас не столько о пиесе говорить станут, сколько о Софье лично и ее разводе...
Женский коллектив уставился на меня с негодованием.
– Императорский театр - это высшее признание!
– Они договаривались о постановке задолго до этого сего прискорбного происшествия!
– Да пусть болтают! Не собираюсь прятаться от общества!
Последнее, безусловно, имеет смысл, и немалый. Чего ради отказываться от заслуг. Уж я-то знаю, насколько тяжел труд переводчика и особенно подобный. И в курсе, что она втихомолку пытается написать
– Тебе решать, - говорю, демонстративно разводя руками.
– Но мы все будем на премьере.
– Уж обязательно, - поддержала меня Татьяна.
Стеша как раз и пойдет не со мной, а с ней. Моя невенчанная жена до сих пор старательно выдерживает дистанцию. Вся Россия с просвещенной Европой в курсе ее существования, но официально мещанка с графом в одной театральной ложе? Фи. Скандал. Наверное, я все-таки свинья. Детей признал, а ее нет. Давно об этом не задумывался. Жить вполне комфортно и без того. Мне. А ей?
– А можно тебя попросить кое о чем?
– спросила Софья тетку.
– Конечно!
– Ты бы не могла рассказать об императрице? Такое... что одним лишь близким ведомо.
– Ну знаешь!
– Татьяна вскочила и вышла из столовой, практически маршируя, с прямой спиной, источающей обиду.
Стеша устремилась за ней.
– Деда, ну что я сказала плохого?
– жалобно спросила девочка.
Когда мы на людях, Софья зовет меня согласно этикету на "вы" и по имени-отчеству. А вот как сейчас назвала - исключительно наедине. Никогда не поправлял и не возмущался. Наверное, я неправильный старший родич. Не проявляю строгости. Мне приятно, что она бегает излить душу ко мне, а не к Стеше. Про ее родителей уж и не вспоминаю. Мы Софье точно ближе.
– Государыня не любила менять старых, проверенных слуг, - говорю. Не вижу смысла темнить, а объяснить поведение необходимо.
– Весь ближний штат при ней трудился много лет. Татьяна не меньше сорока, еще при Анне Иоанновне начинала. Старилась вместе с хозяйкой и считала преданность высшей добродетелью. Она многое знала и, наверное, ближе всех из этого круга была посвящена в личные дела императрицы. Когда Анна умирала, не бегала в поисках нового покровителя, а сидела рядом до самого конца. Не за деньги вытирала слюну, текущую изо рта, и прочее. Из преданности и уважения старалась.
– Так я ничего плохого и не думала.
– И не надо ее трогать. До сих пор больная тема. Меня и сейчас не простила.
– А ты при чем?
– А я не находился возле одра. Государственные дела решал. Она ведь не сразу умерла. Сначала удар. Потом второй. В промежутке уже практически не вставала. А страна никуда не делась. Сегодня одно, завтра другое. Надо решать и резолюции накладывать.
Я так канцлером и не стал, зато мало что под занавес правления Анны двигалось без моего одобрения. Служба никогда не кончается, пока в отставку не отправили. Ежели что не так, то задним числом последует разнос, а ждать дела не могут.
– А правда, после нее остался дневник?
– жадно спросила Софья.
– Тебе-то это зачем?
– Деда, я хочу написать про
– Чего?
– Никто не может отрицать твоего вклада в историю и огромных заслуг не токмо для России, для мировой науки, - торопливо сказала она.
– Но уже сейчас ты для многих не живой человек, а некая функция.
– Ну спасибо.
– Нет, правда. На тебя молятся и ненавидят, мечтают превзойти и ищут недостатки в идеях и достижениях.
– Я даже знаю, кто эти люди, особенно по части нелюбви.
– Я хочу написать правду, как оно было.
Вот не было печали. Теперь не успокоится. Не в первый раз. Как втемяшится в голову, так и будет доставать, пока не получит желаемое. И с замужеством то же случилось. Ее вроде бы Стеша не подталкивала. Сама рвалась. С другой стороны, может, обжегшись один раз, думать начнет.
– Кому такая книга нужна?
– Людям. Будущему.
– Допустим, она, правда, малоприятна, тогда что?
– А кто говорил "не бывает счастья для всех"?
– Делать мне больше нечего, только отвечать на глупые вопросы, да еще и честно.
– Ну деда! Это же замечательная возможность высказаться перед потомками. Ты не ангел, но ведь сколько добился!
– Люди любят находить себе оправдания. Любой негодяй и подлец с легкостью покажет пример худший, чем он сам. На этом основании можно собой гордиться и остаться довольным собой. А я натурально не самый приятный человек. Много делал вопреки морали, случалось, и поперек чести. Да не все даже окружающие знают. Зачем мне подобная слава?
– Так надо взгляд дать, почему так поступал. Твой, со стороны, для государства. Почему думал так, а не иначе, и чего добиться хотел.
Ну да. Похоже, мои былые статьи про источниковедение и критическое отношение к словам и документам тщательно проштудировала. Подлизывается. Или вправду хочет биографию написать? Хм... при авторстве близкой родственницы однозначно претензии будут, что ни нарисуй.
– Не доросла ты еще до правильного соблазнения опытного человека. Нет, если покажешь ножку, задрав подол, - поспешно уточняю на вполне понятный жест, - многие пойдут на край света, но я о другом.
– Да-да!
– горячо сказала Софья.
– Украшает женщину скромность, благопристойность и стыдливость. Боюсь, не для меня этот путь.
– С чего бы это?
– Не испытываю желания идти по обычной женской стезе.
– Дурочка ты. Жизнь длинная, и прожить ее желательно приятно. Придет срок, встретишь еще правильного мужчину.
– Может быть, - кивнула решительно, - только не собираюсь ждать дома сего счастливого часа. Хочу добиться широкой известности не одними переводами. Такой хватки, как у госпожи Шадриной, у меня нет...
Так и не научилась Акулина Ивановна нормально писать, сначала дочь за нее старалась, затем секретаря держала. Что совершенно не мешало ей управлять немалым хозяйством и контролировать детей. Указания она им рассылала не часто, но на моей памяти никто не посмел не выполнить приказ. В среде купечества пользовалась огромным влиянием, а от дворянского титула сама отказалась. При ее капиталах и с моей поддержкой могла себе и без того многое позволить.