Победители Первого альтернативного международного конкурса «Новое имя в фантастике». МТА II
Шрифт:
Так же, как горец любит горы, житель жаркой Азии – степи и пустыни, так Риоль любил среднюю полосу.
Однажды, когда он вернулся из полета, Эйла показала ему их будущее жилище. Такое, или почти такое, каким он себе представлял свой дом – так его выдуманная мечта стала реальностью. И когда Риоль удивился тому, что Эйла так верно угадала его придуманную мечту, он сказала:
– Каждая выдумка – это версия правды…
– Неужели ты сможешь жить в этой глуши? – спрашивали его друзья, а Риоль шутил, а может,
– С любимой женщиной мне везде хорошо.
А без любимой женщины – везде плохо.
– Тогда ты, в определенном смысле – космополит…
…Риоль не оттягивал свой разговор о новом задании Центра с женой, да это было и ни к чему – опытные люди предчувствуют разлуку:
– Я должен лететь, Эйла.
– Знаю.
– Откуда?
– Мне звонил Эгриэгет и спрашивал о том, как я себя чувствую.
Просто так начальник центра не станет спрашивать о самочувствии жену астролетчика.
Впрочем, просто так начальник центра не станет спрашивать ни о чем.
– Мое отсутствие будет долгим.
– Для любящей женщины коротких разлук не бывает…
– Не пойму, почему посылают именно меня?
– Ты отлично это понимаешь.
– Тогда почему?
– Потому, что ты лучше всех умеешь использовать шанс, – проговорила Эйла, гладя волосы мужа. – И за это я люблю тебя.
Риоль был благодарен Эйле за эти слова: в конце концов, мужчина – это то, что о нем думает женщина…
О том, что в одном интервью на вопрос: что такое шанс – Риоль ответил:
– Шанс – это постоянная готовность использовать удачу.
Он даже не вспомнил…
…Когда Риоль и Эйла прощались на космодроме, она спросила мужа:
– Ты понял, зачем тебя посылают?
– Мне придется это понять уже там, в полете. Что поделаешь, работа, которая мне поручена, – это не бенефис, а премьера.
Как и вся жизнь.
– Риоль, помни об одном: людям хочется уничтожить неизвестность, а не надежды…
Потом Эйла поцеловала Риоля, а никем не замеченный, находившийся в стороне от провожающих, в тени одного из ангаров, человек в дорогой французской тройке и шляпе коричневого цвета, ухмыльнувшись, прошептал:
– Легче забыть десять заповедей, чем один поцелуй любимой женщины…
Еще раз ухмыльнувшись и проведя ладонью по своей аккуратной испанской бородке, он оглянулся и увидел стоявшего на одном из холмов, окружавших предполетный комплекс, человека в стоптанных ботинках. Тот неподвижно глядел на застывшую на стартовом столе ракету, опираясь узловатыми руками на сучковатый посох:
– До встречи, – очевидно зная неизвестное пока никому, проговорил тот, а потом, вздохнув, добавил:
– Жаль, что грубейшей ошибкой человечества является предположение о том, что в своем поиске человечество всегда право…
Человек в стоптанных ботинках произнес эти слова
– У него что-нибудь получится?
– Естественно.
– Естественно? Ты употребляешь именно этот термин? Ты что, смеешься, Крайст. Люди и естественность – несовместимы.
– Искариот, люди вообще должны быть такими как есть – естественными.
Услышав эти слова, человек в шляпе вначале поморщился, а потом собрал грусть в свои глаза:
– Не думаю, Крайст, что это лучшее, что можно пожелать людям…
Их разговор был прерван.
Задрожала земля.
Взлеты космических кораблей давно престали быть событием, и Земля уже не боялась этой дрожи.
И не восхищалась ею.
Потоки огня, перемешанные с ревом сотен тысяч лошадей, запрессованных в двигатели ракеты, вначале оторвали ее корпус от стартового комплекса, заставив на мгновение замереть в воздухе уже не принадлежащий земле космический корабль, а потом, пересиливая природное тяготение к обратному, все быстрее и быстрее устремили его на верную встречу некарточной судьбе.
…Приборы не показали никакого отклонения от нормы в работе двигателей, систем управления и обеспечения жизнедеятельности. Не было пожара, разрыва магистралей или потери герметичности.
Не было взрыва.
Просто в одно из бесчисленных мгновений космический крейсер, пилотируемый Риолем, перестал существовать…
…Риоль очнулся на склоне холма, того, что находился возле его собственного дома.
Было тепло, тихо и одиноко.
Как в больничной палате. Он очнулся с пустыней в голове и ломотой во всем теле. Стучало в ушах, а легкие не принимали кислород, словно между воздухом и губами, ловившими его, постоянно образовывался тонкий слой пустоты. Зато аромат травы, смешанный с запахом влажной земли, не искажаясь, проникал в органы обоняния, минуя все преграды.
И совсем не чувствовалось ударов сердца, будто оно трудилось где-то далеко и отдавало свои силы не телу, а невидимым магистралям, соединяющим Риоля с окружающим его местом.
Но постепенно и тело, и голова стали приходить в порядок. Во всяком случае, хаос сменялся узнаванием.
Риоль пошевелил одной рукой, потом другой, приподнял голову – движения давались легко, хотя и немного непривычно, словно после сильного наркоза. Но вскоре и это ощущение стало проходить.
Почувствовав уверенность, он сед, и тут же окоем отдвинудся от его глаз, открыв вначале верхушки деревьев, которые без задержки пропускали голубизну неба, делясь с ним своим изумрудом. Потом дорогу, идущую мимо холма, реку и его дом в летней зелени. Густой и насыщенной.