Победители сильных(Сборник исторических повестей)
Шрифт:
А наутро Мидия вздохнула с облегчением — владычество скифов кончилось!
Таков был отец Астиага Киаксар. Он выдержал скифское нашествие и уничтожил скифов. А потом он еще раз пошел войной на Ассирию и добился своего — разорил древний ассирийский город Ашшур и сровнял с землей гордость ассирийских царей — Ниневию… Теперь Мидия — обширное могущественное государство. Многие народы покорились ей… Но еще противостоит Вавилон.
Царь вавилонский Набопаласар был союзником его отца Киаксара, они вместе воевали против Ассирии. Но союзник он был лукавый и ненадежный. Когда мидяне брали штурмом город
— Я не принимал участия в осквернении ассирийских храмов!.. И даже спал в эти дни на полу — в знак траура!
Правда, Ниневию они брали вместе — Киаксар и Набопаласар. В месяце абе [2] они штурмом ворвались в Ниневию, прежде построив на реке запруды и направив реки на городскую стену. Мощный поток воды расчистил дорогу атакующим воинам, хлынул на улицы города. Падали ассирийские дворцы, подмытые водой: ведь они были построены из сырцового кирпича! Как рушилась богатая Ниневия, полная награбленных у многих народов сокровищ!..
2
Аб — июль-август.
Несметные богатства потекли тогда в Экбатаны. В прекрасные дни ранней осени возвращался Киаксар с войны, и караваны с ниневийскими сокровищами следовали за ним. Мидия ликовала.
Киаксар сделал много. А что сделал он, Астиаг? Приближенные его — богатые, знатные вельможи и полководцы — недовольны им, он чувствует это, он знает это. Им нужны новые войны, новые завоевания, новые земли. Вавилон — вот куда устремлены их помыслы.
Как ненавидит он всех этих потомков мелких царьков, правивших когда-то отдельными «странами», как и его прадед Деиок, как трудно терпеть ему их высокомерие, их независимые речи, их тайное презрение, которое кроется в опущенных, прикрытых ресницами глазах!
Но Вавилон — грозный соперник. Мидия никогда не будет спокойна, пока стоит этот город на Евфрате — город, полный богатых дворцов и храмов, город с высокими крепкими стенами и медными воротами. И все чаще в мозгу Астиага возникало видение — мидийское войско, идущее по равнинам Вавилонии сквозь жаркую красную пыль, поднятую копытами коней. Взять Вавилон нелегко. Но с помощью богов его отец Киаксар пришел в Ниневию, которая была укреплена не хуже. И что осталось от нее? Пыль и пепел.
Астиаг — сын Киаксара. Он покорит Вавилон, оставит там пыль и пепел, он привезет богатую добычу и еще более возвысит свое царство!
Но обдумать, обдумать… Покорить Вавилон потом. Сначала надо ослабить его, надо захватить долину Междуречья… Надо занять Северную Сирию… А уж потом — Вавилон.
И вот теперь, когда Астиаг обдумывал свой поход в Междуречье, ему вдруг опять явилось сновидение, которое снова наполнило смятением его душу. Ему приснилось, что над его дочерью Манданой выросла виноградная лоза и лоза эта была так огромна, что покрыла собой всю Азию.
Угрюмо сдвинув брови, Астиаг
— Сын твоей дочери, царь, будет царем всей Азии.
— После меня?
— Вместо тебя, царь.
Злые молнии зажглись в черных глазах Астиага. Он знал, что Мандане скоро предстоит родить ребенка. Кто родится у нее?
Астиаг приказал дочери немедленно явиться к нему в Экбатаны. Мандана покорно явилась. Камбис, тихий, спокойный перс, ее муж, сопровождал ее.
Мандана только переступила порог отцовского дворца, как ее тут же взяли под стражу. Камбис недоумевал. Мандана плакала, сидя в заключении. Страшная догадка, уже мучила ее. Она слышала о снах царя, и она хорошо знала своего отца.
А царь ждал. Если у Манданы родится девочка, он отпустит их с ребенком обратно в Персию. Если родится мальчик, он отпустит их в Персию, но без ребенка.
Родился мальчик.
Гарпаг
Мандана, ничего не видя от слез и горя, покинула отцовский дворец. Камбис, подавленный и безмолвный, возвратился вместе с ней в Персию. Их ребенок, их сын, остался у деда.
Они чувствовали, что царь задумал недоброе, но не смели противиться. Только надежда, что у царя в груди все-таки человеческое сердце и не поднимется у него рука на собственного внука, поддерживала их.
Едва Камбис и Мандана покинули дворец, Астиаг призвал к себе одного из своих придворных, Гарпага. Это был самый надежный, самый преданный царю человек.
— Я хочу поручить тебе важное дело, Гарпаг, — сказал царь, глядя ему прямо в глаза, словно стремясь увидеть его мысли и чувства, — не предай меня, иначе и самого тебя ждет беда в будущем…
Гарпаг, чувствуя угрозу, склонил голову. Он уже заранее готов был сделать все, что прикажет ему царь.
— Возьми рожденного Манданой ребенка, — продолжал Астиаг, — отнеси его к себе, убей и похорони где хочешь.
Гарпаг содрогнулся. Но, внешне спокойный он ответил как преданный друг и слуга:
— Никогда прежде, царь мой, ты не слышал, чтобы я противоречил тебе. И теперь, если такова твоя воля, я выполню ее.
Напрасно вглядывался в его лицо Астиаг своими пронзающими глазами. Гарпаг был спокоен, сдержан и почтителен.
«Он сделает это», — подумал Астиаг. И успокоился.
Гарпагу принесли ребенка. Одетый в богатый наряд, как одевают для похорон царских детей, здоровый, крепкий мальчик весело глядел на Гарпага черными, будто спелая олива, глазами. Гарпаг взял корзину с ребенком и понес домой.
Когда Гарпаг вышел из царских покоев, сердце его не выдержало и он заплакал. У Гарпага самого был маленький сын. И ему представилось, что чья-то злая воля может вот так же погубить и его дитя.
А черноглазый мальчик весело ворковал в корзине. Гарпаг взглянул на него — и снова заплакал. Гарпаг был храбрый воин. На войне он умел сражаться, умел быть беспощадным. Он поразил немало врагов, его копье не знало промаха.
Но убить младенца!..
Пока он с плачем шел до своего дома, мальчик, убаюканный его мерным шагом, уснул в корзине. И лежал он там в роскошной одежде покойника, крепенький, румяный, теплый, как птенчик в гнезде.