Победный ветер, ясный день
Шрифт:
А эта яхта — эта яхта пустила бы на свой борт не всякого. «Посейдон» строил ремесленник, а эту яхту строил поэт.
— Как ты думаешь, «Такарабунэ» — это птица или ветер? — спросил Пашка, на секунду отвлекшись от мыслей о Нео.
— Не знаю… Может быть, течение. Теплое или холодное, — ответила Лена, на секунду отвлекшись от мыслей о Романе.
— Я тоже… Я тоже так думал…
С кормы свисала веревочная лестница, и по ней они забрались наверх: сначала Пашка, потом Лена. Забрались и остановились у борта.
— Это здесь, — сказал Пашка.
Теперь и Лена увидела, что это — здесь.
Белый мелованный контур на палубе, темные, неопределенной
— Не надо, пожалуйста, — попросил Пашка, и Лена вдруг поняла, что плачет.
Роман Валевский не успел стать единственным важным для нее человеком, — не об этом ли она плакала? Он не успел сделать Лену другой, счастливой или несчастной — неважно, но другой, — не об этом ли она плакала? Он умер здесь, на яхте, предназначенной для чего угодно, но только не для убийства, — не об этом ли она плакала?
— Хорошо, я не буду. Я…
Договорить Лена не успела, — прямо над их головами послышались шаги. Кто-то ходил по дому — ходил бесстрашно, по-хозяйски, ничего не опасаясь, имея право.
Кто-то имел, а они — не имели. Хорошо, если это неожиданно объявившийся хозяин, а если не хозяин? Если это оперативный урод, который вяло допрашивал ее на «Маяковской»? Разве она сможет объяснить свое здесь присутствие?.. А если это убийца? Ведь убийц всегда тянет на место преступления…
— Ты слышишь? — Лена сразу же забыла о своих слезах.
Пашка поднял голову вверх и коротко кивнул.
— Я же говорила, не нужно было сюда входить…
Но мальчишка, похоже, ничего не боялся. Он дернул себя за нос, раздул ноздри и почти плашмя упал на палубу. И знаком приказал (кто бы мог подумать, одиннадцатилетний мальчишка — приказал!) Лене сделать то же самое.
— Такие игры в моем-то возрасте, — недовольно пробормотала Лена, но все же подчинилась.
Неизвестно, сколько они просидели под защитой рассохшегося борта — скорчившись в три погибели и в абсолютном молчании. Хозяин, мент или убийца?.. А если он не один, что будет тогда?.. Чтобы отогнать от себя готовые запаниковать мысли, Лена принялась изучать редкие веснушки на облупленном Пашкином носу — их было ровно семь. А шагов наверху было тридцать пять — она тоже сосчитала их, машинально, от нечего делать. Тридцать шестого не последовало, и вообще, наверху все было тихо. Выждав для верности еще несколько минут, она дернула Пашку за рукав футболки:
— Давай-ка выбираться отсюда.
Пашка приложил палец к губам, что на ветхом, давно истлевшем в могиле языке Би-Пи, о котором он прожужжал Лене все уши, должно было означать: не торопись, нужно уметь ждать. Но ждать Лена не хотела, ей было не по себе — и от чужого присутствия в доме, и от своего собственного присутствия в доме, и… Она слишком хорошо помнила смерть. Пашка в силу своего возраста не помнил, а она помнила. Сначала отец, потом Виктория Леопольдовна, потом — пустота, потом Гжесь, вытеснивший своей несерьезной матрешечной пустотой ее собственную пустоту, — нет, лучше уж держаться подальше от всего этого, во всяком случае, не докучать смерти чрезмерным детским любопытством. Суеверный страх заставил Лену спуститься вниз и направиться к двери. Но и здесь Пашка опередил ее. Он проскользнул вперед, принял позу индейского «Зоркого глаза» или зулусского «Видящего под землей» и приложил ухо к обшивке.
— Ну, что? — спросила Лена.
— Тихо. Можем идти.
Следопытом Пашка оказался никаким.
Это стало ясно, как только он открыл дверь и высунул нос
Их ждали.
Пашка отшатнулся и рухнул прямо на Лену, а Лена тихонько вскрикнула, зажав рот рукой. Прямо перед ними стоял мужчина самого угрожающего вида. Лена инстинктивно попыталась спрятать Пашку у себя за спиной, Пашка инстинктивно попытался защитить Лену, выдвинувшись вперед, и руки их самым дурацким образом запутались. А мужчина, вместо того чтобы скрутить малолетнего сопляка и великовозрастную дуру, улыбнулся.
— Вы кто? — спросил он.
Нет, не таким уж угрожающим он был — просто глаза у страха оказались велики, как это обычно и бывает. Нападать мужчина не собирался, цеплять наручники на запястья — тоже, и Лена немного успокоилась.
И даже осмелилась спросить:
— А вы?
Мужчина не торопился с ответом, он с любопытством разглядывал обоих. На вид ему было лет тридцать пять, никак не меньше. Смуглое, почти черное лицо резко контрастировало с выгоревшими волосами, что придавало их обладателю неуловимое сходство с фотографическим негативом. Интересно, как выглядела бы эта фотография в цвете? И для какого журнала была предназначена? Наверняка для глянцевого «Спорта и отдыха». Или «Гранд-вояжа». Или вообще — для пустоголового каталога какого-нибудь раздувшегося на ровном месте кутюрье типа Кристиана Лакруа. Это как раз в стиле pret-a-porter — осмысленные и не слишком рельефные мышцы, вполне терпимый разворот плеч и узкий таз. Ничего гипертрофированного, ничего качкообразного, стероиды с армрестлингом здесь и не ночевали. Идеальная вешалка для приталенного двубортного костюма. Впрочем, двубортного костюма на мужчине не было — всего лишь шорты и ветровка на голое тело. К тому же на ногах у него красовались шлепанцы, что совсем успокоило Лену.
Вряд ли представители закона заседали бы здесь в шлепанцах и клоунских трусах с постыдно-анилиновым портретом Мэрилин Монро на причинном месте. И с такими же анилиновыми раскоряченными надписями «Hollywood».
— Я здесь живу, — сказал мужчина.
— Здесь?
Неужели это и есть хозяин? Счастливо избежавший подозрений в соучастии в убийстве, не тронутый следствием? Если так, то его самообладанию можно позавидовать: топтаться в шлепанцах по месту преступления и не выражать особого беспокойства по поводу визита странной парочки непрошеных гостей — такое не каждому по плечу.
— В соседнем блоке, — уточнил мужчина, и все стало на свои места. Он в этой части дома такой же скорбный посетитель, как и Лена с Пашкой.
— Понятно.
— А вы? — еще раз поинтересовался фотографический негатив, переводя взгляд с Лениного лица на ботинки.
Ботинки выдали Лену с головой: на них налипли свежая грязь, глина и ил с Залива.
Пашкины кроссовки тоже выглядели не лучше. Уж про Лену с Пашкой никак нельзя было сказать — «по соседству». И поэтому Лена выбрала самый нейтральный вариант.
— Вы же знаете, что здесь произошло?
— Вы имеете в виду… — мужчина сделал паузу.
— Убийство, — выпалила Лена.
Столь неприятное и даже пугающее слово не произвело на мужчину никакого впечатления. Наоборот, в улыбке, намертво присосавшейся к его губам, появилось нечто саркастическое.
— Да, мне об этом уже сообщили. А вы…
Так сказать — на экскурсию? Приобщиться к месту преступления? Что-то я не видел вас здесь раньше.
Пассаж об экскурсии прозвучал как хорошо завуалированное оскорбление. С другой стороны, манекен от Кристиана Лакруа имел право на такую реакцию. Тем более если он и вправду обитал по соседству.