Победоносец

Жулавский Ежи

Внизу узнали наместника и раздался победный вопль. Мальчишки схватились за камни, но пленник висел слишком высоко, издевательств и ругани он будто не слышал, а плевки не доставали. Безмолвный, распятый на фронтоне с бессильно обвисшими крыльями и заведенными назад руками, шерн уставился на толпу четверкой глаз, полных ненависти и презрения.

На кровле появился Победоносец, ведомый неотлучным Элемом.

— Вот он, владыка, вот он! — кричал новый первосвященник, мечась между своим идолом и парапетом.

Марк перегнулся через парапет,

увидел шерна и с отвращением отшатнулся — настолько жутким и омерзительным оказалось зрелище.

— Поднимите его сюда! — крикнул Марк.

Неохотно, но не смея ослушаться приказа, добровольные палачи подняли шерна на кровлю и на растянутых веревках подтащили к Победоносцу.

У Элема загорелись глаза.

— Владыка, как прикажешь умертвить? — пустился выспрашивать он, суетясь под ногами у Марка. — Хочешь, зажарим его живьем на вертеле? Или отдадим на съедение рыбам? Ты не знаешь, как это делается? Вспарывают ноги, чтобы кровь текла рыбам на приманку, и оставляют по пояс в воде…

— Пшел вон! — процедил Марк сквозь зубы и огляделся. — Кто его изловил?

Ответом было молчание. Одни оглядывались на других, пришедшие позже указывали на пришедших раньше, и наконец все взоры обратились на девушку, забившуюся в угол парапета.

— Кто его изловил? — повторил Марк.

— Я!

Ихазель вышла вперед, по пояс нагая, как осталась, спутав шерна собственной одеждой; от пояса до полу на ней была глянцевитая, широкая, темно-лиловая юбка. Марк глянул на девушку. И, залившись румянцем от внезапной стыдливости, Ихазель непроизвольным движением перебросила распущенные волосы на грудь, словно прячась под ними.

— Ты? — изумился Марк.

— Это внучка Крохабенны, — зашумели в толпе. — Последняя в роду прежнего первосвященника.

Ихазель замерла над связанным шерном, не сводя глаз с Победоносца и чувствуя, что еще миг и она не выдержит, рухнет на каменные плиты кровли. Кровь отлила от побелевших губ куда-то в грудь, глаза наполнились слезами, слабеющие ноги готовы были подогнуться. Изо всех сил напрягла она волю, чтобы не упасть.

И тут кто-то обнял ее за плечи.

— Это моя невеста, — сказал Ерет, помогая ей устоять. Она отпрянула и с внезапной силой вырвалась из объятий Ерета.

— Неправда! — выкрикнула она. Прижала руки к груди и зачастила, словно ее ложно обвинили в смертном грехе: — Не слушай его, это неправда, это раньше было, а теперь…

И осеклась.

— Что «теперь»? — спросил Марк, не поняв, что происходит.

— А теперь, — договорила она дрожащим и слабеющим голосом, — ты один мне владыка, о Победоносец, прибывший с далекой звезды, да будет имя твое благословенно во веки веков!

Опустилась на колени и прижалась лбом к его стопам, покрыв их рассыпным, сверкающим золотом своих волос.

Тем временем вокруг нарастал ропот и вдруг вихрем взвились неразборчивые крики. Не успев ответить девушке, припавшей к его ногам, Марк вскинул голову и повел вокруг вопрошающим взглядом,

не в силах понять, о чем кричат и чего добиваются обступившие их двоих люди.

— Владыка! — объяснил Элем. — Народ требует смерти Ихазели, внучки Крохабенны.

Марк почувствовал, как охваченная страхом девушка всей грудью прильнула к его ногам.

— Что-о? — изумился он. — Чем она провинилась?

Ответа не было. Во внезапной тишине на золотоволосую девушку обратились угрюмые взгляды, в которых читался один и тот же беспощадный приговор. Марк глянул на Ерета: ведь тот, родич первосвященника, сам только что назвал себя женихом Ихазели. Молодой воитель, насупившись, кусал губы, но не произнес ни единого слова протеста.

— Смерть ей! — выкрикнул наконец Элем.

— Смерть ей! — грянуло со всех сторон.

— Чем она провинилась? За что? — повторил Марк и, как бы защищая, положил ей руку на голову.

— Ничем, — ответил Элем. — Но таков закон. Она была наедине с шерном, — указал он на Авия, — и поэтому должна умереть.

— Но ведь она его поймала! — воскликнул Марк.

— Да, поймала. Но пока ловила, была с ним наедине и поэтому должна умереть, живьем зарытая в песок по шею. Таков закон.

— Закон! — зашумело со всех сторон. — Смерть ей! Смерть!

— Да плевать мне на ваши законы! — вскипел от ярости Победоносец. — Вы сами признали меня властелином, и теперь законы устанавливаю я! Желаю, чтобы она жила!

Элем смиренно поклонился:

— Все тебе дозволено, Победоносец, но неужто ты хочешь того, чего не хотим мы? Неужто хочешь, чтобы у шернов рождались дети нашей крови?

Ихазель одним прыжком вскочила на ноги.

— Нет на мне скверны! — выкрикнула она, окидывая толпу горящим взглядом. — Слышите? Нет на мне скверны! Кто посмеет…

И захлебнулась рыданием. Закрыла глаза, снова припала к ногам Марка и повторила тихим, молящим голосом:

— Нет на мне скверны. Вели казнить, Победоносец, но верь: нет на мне скверны.

Марк нагнулся и поднял ее, залившуюся слезами, на руки, как ребенка.

— Она под моей защитой, поняли? — сказал он. — Не сметь ее трогать! Я за нее отвечаю!

Над толпой пронесся ропот, но никто не посмел возразить. А Марк добавил, обратясь к Элему:

— А передо мной за нее отвечаешь ты! Если у нее хоть волосок с головы упадет, я прикажу зарыть живьем в землю тебя!

Он говорил решительно и властно. Никто бы не подумал, что он так скоро привыкнет распоряжаться порядками у лунного народа.

Элем молча потупился.

— А что прикажешь насчет шерна, владыка? — спросил он, помолчав.

— Пока пусть живет. Заприте его понадежней. А теперь ступайте прочь и оставьте меня одного.

Кровля мигом опустела. Авия поволокли вниз по винтовой лестнице и по приказу Элема приковали с распростертыми руками в подземелье собора, который отныне был объявлен жилищем Победоносца, поскольку иного здания ему по росту не было во всей округе.