Побег из Амстердама
Шрифт:
По крайней мере, так мне казалось тогда. Это теперь я понимала, что он был мерзавцем, закрывающим глаза на болезнь жены и перекладывающим проблемы на старшую дочь. Но тогда я его обожала. Как его загорелые мускулистые руки одним движением поднимали над головой пляжные стулья, как отважно он нырял в холодную морскую воду, как строил беседки, как спасал бестолковых тонущих немцев. Он был моим героем.
Я услышала очень сильный удар, звон и жуткие отчаянные крики. Потом ко мне подбежала Анс, вся красная и перепуганная:
— Позови папу! Сейчас же!
—
— Ничего! Быстро! Бегом!
Я помчалась по дощатому настилу, мимо плетущихся обгорелых туристов. Бежала по вязкому песку к синему домику, где папа пил пиво и смеялся с каким-то толстым мужчиной.
— Папа! Папа, скорее! Там что-то упало! Наверное, что-то с мамой!
Он вскочил и побежал, прямо в плавках, а я понеслась за ним. Солнце уже наполовину опустилось в море, песок был таким теплым.
В пансионе дверь подсобки передо мной захлопнулась. Меня прогнали. Я слышала, как мама визжит и швыряет все на пол, а отец тихо успокаивает ее. Анс вышла оттуда, побежала по лестнице наверх и вернулась со стаканом воды и белой коробочкой. Не говоря ни слова. Я спросила ее, что же случилось.
— Иди отсюда! — сказала она мне.
Потом папа унес маму наверх. Она лежала у него на руках как тряпичная кукла. Лицо у нее было распухшее и все в пятнах. Она дрожала, а губы у нее были в чем-то белом. Пена. Она смотрела сквозь меня, как будто на лице у нее была маска.
Нам с Анс разрешили сходить за картошкой-фри. Мы молча ели, сидя на скамейке на площади.
— Что случилось?
— Ничего. Мама устала. Теперь она будет спать.
Ночью меня разбудили голоса на улице. Кто-то визжал.
Мы с Анс раздвинули шторы и увидели, как по улице туда-сюда носятся в пижамах и носках гости пансиона. В комнату вбежал папа и сказал, чтобы мы быстрее спускались вниз. Нас подхватил кто-то из гостей, и мы в панике помчались далеко-далеко от пансиона. Издалека мы смотрели на «Дюны». «Скорая помощь», пожарные, полиция с визжащими сиренами проезжали мимо.
— Что там такое? — спросила я у женщины, которая прижимала меня к себе.
— Газ, — сказала она. — Утечка газа. Еще чуть-чуть, и мы бы все взлетели на воздух.
Маму увезли в больницу «Сантпоорт». У нас в доме появилась Конни, славная молодая женщина, которая помогала в пансионе. С ней было уютно. Мы стали разговаривать за ужином. Гости были от нее в восторге. И мы с папой тоже. По воскресеньям мы ездили навещать маму. Она сидела, как зомби, в грязном плетеном кресле зеленого цвета и теребила юбку. В «Сантпоорте» она начала курить. Одну за другой, докуривая сигареты до фильтра. Через полгода она вернулась домой, и мы в слезах простились с Конни.
Я встала под душ. Горячая вода обжигала раны, но это было даже приятно. Боль отрезвила меня и прояснила мысли. Он не сведет меня с ума. Я вымыла волосы кокосовым шампунем Анс, и вся ванная сразу наполнилась запахом Стива, вечно натирающего себя кокосовым маслом с макушки до пяток. Он всегда садился голышом
Воспоминания. Как моя мама мыла меня, терла мочалкой, а мыло лезло в глаза, и я кусала губу, стараясь не заплакать. Как мыльные пузыри, воспоминания летали у меня в голове и снова лопались.
Я надела джинсы, которые уже не сидели в обтяжку, а болтались на бедрах, натянула через голову черный свитер и осторожно расчесала волосы. Моя мама не понимала, что с ней происходит. Она отвергала любую помощь и лечение, отказывалась пить лекарства и твердила, что мы хотим от нее избавиться. Что у отца есть другая женщина. Что мы сговорились с ним против нее. Что никто не хочет ее слушать. Я посмотрела в окно на ныряющую чайку и вдруг к собственному ужасу поняла, что, может быть, она была права. А я даже не попыталась ее понять. И тут же прогнала эту мысль. Она была явным параноиком. Она пыталась убить отца. И у меня даже не осталось о ней ни одного приятного воспоминания.
Глава 27
Я решила не рассказывать сестре, что подозреваю ее мужа. Она лишь подумает, что я окончательно свихнулась.
Анс сидела с детьми за настольной игрой.
— Смотрите-ка, кто к нам пришел. Хочешь чая?
— Я налью сама, спасибо.
Я налила себе чашку чая и села к ним.
— Мне очень жаль… То, что было ночью… Это так странно. — Я на самом деле ничего не помню.
Анс повернулась ко мне, посмотрела сердито и покачала головой. Потом приложила палец к губам, кивнув на детей. Она встала, погладила Мейрел и Вольфа по голове и сказала, что поставит еще чая. Я пошла за ней.
— Нельзя обсуждать такие вещи в их присутствии, — начала она. — У них еще не прошел шок после того, что случилось сегодня ночью. Ты должна говорить с ними о простых вещах, чтобы они опять тебе доверяли.
— То есть как ты раньше ничего и никогда не рассказывала мне? Ты это имеешь в виду? И до сих пор ничего мне не рассказываешь. Просто молчать о проблемах, и тогда их как будто нет?
— Не надо нападать на меня, Мария. Не я здесь пациент, — усмехнулась она сквозь зубы.
— Я не нападаю. Я только не хочу, чтобы ты вмешивалась в воспитание моих детей. У нас нет секретов друг от друга. Если они о чем-то спрашивают, я честно отвечаю. Именно поэтому они мне доверяют.
— Ты на них опираешься, а это им слишком тяжело. Они чувствуют себя ответственными за тебя. Они испуганы. И я должна вмешаться! — сжала она губы.
Она схватила чайник и сунула его под струю воды. Потом зажгла газ и с шумом поставила чайник на огонь. Я прикурила. Вмешаться. Только через мой труп. Я сдержалась, понимая, что ругаться смысла нет. Она замкнется и устроит мне молчаливый бойкот, от чего меня просто тошнит.