Побег куманики
Шрифт:
здешний персер говорит, это для сэйфити, чтобы не падать, а я думаю, что все мы ищем финиста ясна сокола
только у финистовой невесты в реквизите еще три железные просвиры были и три железных колпака — но если у нашего персера попросить, он выдаст и глазом не моргнет
меж тем я написал лукасу шестьдесят четыре письма, сегодня посчитал — шестьдесят два электронных и две открытки, столько есть гексаграмм и цзин, не помню, ни что это, ни откуда я это знаю
столько квадратиков на шахматной доске, а раньше их бывало сто сорок четыре и рядом с королем стояли фигура грифон и фигура василиск
шестьдесят
will you still need me, will you still feed me, when I'm sixty-four?
без даты
плавт говорил — женщина пахнет хорошо, когда ничем не пахнет, а я что скажу? женщину нужно нюхать, трогать и дышать ей в затылок, когда она плачет говоря с женщиной, к ней нужно непременно повернуться лицом и долго повторять и гудеть одно и то же, как делают хористы в греческой трагедии
иначе не выйдет ничего, хоть лопни насмешливым момом
я сам женщина и знаю, черт возьми
Лондон, 6 декабря
Я давно не писал тебе писем, а ты давно не уезжала так надолго. Да еще упаковав свои лучшие шелковые платья, да, да — я подглядел. Видишь, какой я нескромный пылкий вуайёр.
А ты меня — признайся! — держишь за I ' homme moyen sensuel. [40]
Ты пишешь, что задыхаешься от жары в пыльном Буэнос-Айресе. А я, представь, задыхаюсь от пыли в своем суперохлажденном хранилище, будто на дне пересохшей Мировой Реки, среди полок и картотек, где все разложено в отвратительном удушающем порядке.
40
…I'homme moyen sensuel — чувственная посредственность, человек, обыкновенно чувствующий; определение, введенное Джеймсом Джойсом (1882-1941).
Как же он меня раздражает. Нет, не порядок в нашем заведении, а порядок вообще, мировой порядок, если угодно. Вокруг, куда ни глянь, одни заасфальтированные дорожки. В Средние века мир был гораздо мягче и податливей, оттого что его не заливали гудроном.
Я не могу разрушить мировой порядок. Кажется, это мне не по силам, но я могу разрушить порядок в себе самом. Осмотическим путем. И я делаю это, изучая Liber Platonis quartorum и другие тексты, в которых еще сквозит надежда.
Пока Земля вращается вокруг Солнца, человек не может быть свободен. [41]
«Так будет всегда», — говоришь ты снисходительно как будто понимаешь то, чего не понимаю я.
Впрочем, ты и вправду понимаешь, как устроена эта изумрудная травяная площадка для любителей гольфа и спокойной безболезненной смерти. Этого у тебя не отнять. Ты адвокат и любишь определяться в терминах.
Вот только слово термин происходит от латинского terminus — граница. Voyez-vous? Мы сами загнали себя в резервацию, отгородились терминусами и тихонько вырождаемся от элементарного отсутствия надежды. Однако довольно, я нагнал на тебя тоску. Не все так мрачно, Надья. Не все так мрачно.
41
Пока Земля вращается вокруг Солнца, человек не может быть свободен. — Отсылка к известному высказыванию Альбера Камю (1913-1960): «Никто никогда не будет свободен, пока существуют стихийные бедствия».
Чувствую себя герметиком, владеющим Изумрудной Скрижалью. Или нет, еще лучше — душой умершего, прикорнувшей на таблице с именами предков. Я нашел в них письмо, подписанное неким монахом-бенедиктинцем Иоанном, келарем монастыря Витториоза, он отправил его кому-то из своих близких друзей или учеников.
В письмо вложены отрывки рукописи, написанной тем же почерком, и кладоискательский рисунок.
Согласись, это чистой воды саспенс, почти как голливудском сценарии!
Текст написан на довольно хорошей латыни, и можно предположить, что адресат Иоанна (я его называю Иоанном Мальтийским), то есть парень, который заложил письмо между страниц фармацевтического справочника, работал врачом в госпитале Сакра Инфермерия.
Спешу тебе похвастаться, что сделал черновой перевод отдельных фрагментов письма. Привожу их здесь с некоторыми своими комментариями. Не могу без комментариев, ты ведь знаешь.
Дорогой брат,
чувствуя приближение смерти, спешу сообщить тебе о тех обстоятельствах моего пребывания в монастыре Витториоза, которые до сего времени мне приходилось хранить в глубокой тайне.
Принятые обеты, а теперь еще и слабое здоровье не позволяют мне покинуть стены монастыря, поэтому я прибегаю к услугам чернил и бумаги, что является не слишком надежным, но единственным способом передать тебе то, что я обязан передать.
Надеюсь, письмо попадет к тебе в руки в целости и сохранности и ты надежно сбережешь ту тайну, ради которой по велению старших братьев я покинул свое законное место у Святого Престола Иннокентия XII и принял монашество.
Какова завязка? Понятно, что Иоанн Мальтийский (звучит неплохо, верно?) принадлежал какому-то религиозному ордену или братству.
Причем в одном месте он использует слово fraternitas, то есть братство, а ниже встречается слово ordo, то есть орден.
Впрочем, это не так важно.
Витториоза — бенедиктинский монастырь, соответственно Иоанн был бенедиктинцем, а его адресат был, скорее всего, госпитальером.
Но что же это за тайный орден, членами которого могли быть и бенедиктинцы и госпитальеры? Взаимоотношения орденов в эту эпоху (упоминание в тексте имени папы римского Иннокентия XII Антонио Пиньятелли говорит о том, что текст составлен между 1691 и 1700 годами) — вещь достаточно запутанная.
Не исключаю, например, что и госпитальеры и бенедиктинцы могли одновременно принадлежать, скажем, ордену барнабитов.
С другой стороны, известны также случаи монашеского шпионажа, когда по заданию какого-то братства человек внедряется в другое братство.
Хлопотное это занятие — ловля человеков.
Барнабитов, кстати сказать, всегда интересовала чужая жизнь.
Конечно, они не были такими назойливыми, как доминиканцы, и делали все гораздо тоньше, но стремление все исправить и всех построить им тоже свойственно. Хотя, если речь идет и о каком-то другом ордене, что с того?