Побег на Памир
Шрифт:
Перил у лестницы не имелось, но поднявшись на два десятка ступеней, пролет оказывался зажатым между двумя стенами, и поэтому касаясь рукой одной из них, я осторожно пошел наверх, внимательно, насколько это было возможно во все сгущающейся темноте, разглядывая ступени. Наверху меня ждала небольшая площадка, а за нею очередная дверь. Здесь было уже темно, и поэтому я пытался, что-то рассмотреть, время от времени зажигая спички. Собственно, кроме небольшой ровной площадки и двери здесь ничего не имелось, поэтому, в очередной раз, постучавшись, и произнеся просьбу войти, я приоткрыл дверь и вошел в довольно большое помещение, представляющее собой скорее кабинет руководителя, или какую-то контору, нежели жилую комнату. Хотя, кроме нескольких письменных столов, пары кресел, и шкафов с какими-то папками здесь имелся открытый камин, с установленной в очаге треногой с подвешенным котелком, а чуть в стороне, довольно удобная кушетка для отдыха, заваленная каким-то тряпьем. Большего, сквозь
Глава 6
6.
Но даже того что я обнаружил оказалось более чем достаточно. Особенно в свете того, что мотаясь по горам, я просто устал. И согласитесь что как такового отдыха не получалось, при ночевке на открытой местности. Возможно в первую ночь, это и было по приколу, а вот в последующие… Что уж говорить о последних, если даже днем, я чувствовал себя как цуцик, а ночью старался устроиться так, чтобы возле меня горел костер. И едва он прогорал, я тут же просыпался и вновь подкидывал в него хворост, пытаясь согреться. И ладно если бы имелись нормальные дрова. Но чаще всего, это был именно хворост, сгорающий за считанные минуты, и практически не дающий тепла. А здесь, я надеялся, хотя бы отогреться и нормально выспаться, прежде, чем продолжить свой поход.
На письменном столе, стоящим неподалеку от камина, я заметил канделябр, со вставленными в него тремя свечами. Подойдя вплотную к столу, запалил очередную спичку и долго пытался зажечь фитиль. Тот плевался мелкими искорками, постреливал капельками воды, изрядно потрескивал и никак не желая загораться. Как минимум три спички ушло только на то, чтобы слегка подсушить его и в итоге зажечь свечу. Наконец у меня это получилось, и хотя бы одна свеча зажглась и даже в какой-то степени осветила помещение. И первое, что мне бросилось в глаза, лист бумаги, запорошенный пылью, который лежал возле самого канделябра, придавленный его основанием. Сквозь покрывавшую его пыль, проглядывали строчки какого-то текста, и мне очень захотелось узнать, о чем же таком там говорится. Вообще, создавалось впечатление, что этот лист специально был оставлен на столе именно для этого. Подняв его со стола, и стряхнув с него пыль, я поднес его ближе к огню свечи и начал читать.
' Здравствуй Незнакомец!
Меня гложут большие сомнения в том, что сюда, когда-нибудь, наконец, доберется Константин Осипов, поэтому я называю тебя именно так. Если же это окажется именно тот человек которого я жду столько времени, остается только возблагодарить Аллаха, то, что тот позволил исполнить возложенные мною на себя обязательства'.
Письмо хоть и было написано на русском языке, но многочисленные яти, еры и твердые знаки встречающиеся после почти каждого слова, плюс к тому, мерцающий свет свечи, сильно затрудняли чтение этого письма, хотя уже с первых строк, стало понятно, что письмо адресовано именно мне, просто потому, что я добрался до этого домика первым.
« Вряд-ли тебе что-то даст мое имя, но все же представлюсь. Зовут меня Курбаши Фардат Зияд-бек Ахмед-оглы, надеюсь, ты понимаешь, о чем я говорю. Мое имя и имя моего брата еще недавно гремело по всему Туркестану, и господа большевики произносили его только шепотом, боясь навлечь на себя мой праведный гнев. Ты наверное слышал о том, что в конце января 1919 года, в Ташкенте, произошел мятеж, в результате которого войска под предводительством Константина Осипова, подняли народ, против так называемой 'народной» власти насаждаемой красными большевиками, прибывшими в Туркестан неизвестно откуда. Вот только власть была совсем не народной. В правительстве, созданном на территории Туркестана, не было ни единого представителя из местных национальностей. А председатель, вновь созданного правительства прямо говорил о том, что «мы должны подчинить туземный народ, чтобы направить его на путь строительства того общества, которое было провозглашено завоеваниями Великого Октября и нашим вождем Владимиром Ильичом Лениным, а не выслушивать бредни всякого безграмотного быдла, почувствовавшего себя великим народом». В чем же тогда заключается власть народа, если народ вынужден подчиняться изгоям, отвергнутым у себя на родине, но пытающимся насадить свои порядки здесь, в Туркестане. Кто такой этот Ленин, и каким таким видится его путь, если он называет мой народ туземцами, безграмотным быдлом и не доверяет ему настолько, что не пускает его представителей к управлению своей же страной?
Я был правой рукой комиссара Осипова, который хоть и пришел к нам из России, как и остальные большевики, но прекрасно осознавал гибельность подобной политики, для Туркестана. Именно поэтому, я и мой народ поддержали его начинания. К сожалению, не все сложилось так, как того желалось, и в итоге, нам пришлось бежать. Присланная в Туркестан армия, под предводительством Фрунзе, имела больший боевой опыт, чем обычные дехкане, порой вооруженные мотыгами взятыми с собственных полей, и потому мы, увы, проиграли
Тогда в 1919 году, нам удалось изъять из центрального Туркестанского банка золото, драгоценности и валюту на сумму, превышающую несколько миллионов рублей в денежных единицах Российской Империи. Какая-то часть ценностей была пущена на борьбу с большевиками, другая, гораздо большая, вывезена с территории Туркестана и спрятана здесь, на перевале «Рустэм Мухаммад Шах-заде». После того, как последняя телега с ценностями была доставлена к месту, разгружена, описана и принята на хранение, дорога, ведущая на север, в Туркестанский край, была взорвана, специально заложенным пороховым зарядом. Тропа, что осталась после этого взрыва, проходима в летние месяцы и только в одиночку. Это произошло 15 июля 1922 года, с этого дня нападения с той стороны можно было не опасаться. Но все же на всякий случай там была заложена еще одна мина, которую можно было подорвать отсюда, с перевала. Я не стал этого делать только потому, что опасался обрушения скалы нависшей над площадкой перевала. Впрочем, если наступит такой момент, когда не останется выбора, можно будет и подорвать эту скалу. С южной части дорога разрушена оползнем, произошедшим 17 марта, 1923 года, чуть больше чем через год, после нашего прибытия сюда. При этом погибли двое моих друзей и соратников Турсун Мамед-оглы, и его брат Шадимург. Мы остались втроем. Карим Юлдашев, погиб 24 января 1924 года, в схватке со снежным барсом. Темир Шайхиев, умер 4 сентября 1926 года. Таким образом, я остался один, на всеми забытом перевале. В начале лета следующего, 1927 года, мною была обнаружена тропа, по которой я смог спуститься с перевала, и пройдя порядка тридцати верст вдоль горной реки добраться до селения Борак, расположенного на берегу реки Вахандарьи, в Афганистане. Там я смог пополнить запасы продуктов и топлива, и перевезти все это на перевал, сделав несколько ходок.
Я, Фардат Зияд-бек Ахмед-оглы, честно исполнил все свои обязательства, данные моему командиру, и подтверждённые перед ликом Аллаха. Я доставил сюда все ценности изъятые из центрального банка Туркестана, и честно хранил их в течении всей моей последующей жизни. Отвлекшись от этого обета, только однажды, для пополнения припасов. В верхней столешнице этого письменного стола, находится мой дневник с описью всех имеющихся здесь на перевале ценностей, в виде золотых и серебряных слитков, ювелирных изделий из различных металлов украшенных драгоценными камнями, а так же валюты мировых держав, с точным указанием ее количества и стоимости. Все это, ты, как единственный наследник, можешь забрать себе в любое время с того момента, как прочтешь это письмо. Если бы Константин Осипов действительно нуждался во всем этом, он обязательно нашел бы способ добраться сюда и воспользоваться всеми этими ценностями. Но так-как он так и не появился, наследником всего этого, являешься ты, как первый добравшийся до перевала, носящего знаменитое имя «Рустэм Мухаммад Шах-заде»
Я же, хочу попросить тебя только об одном. Если это не идет вразрез с твоими моральными принципами, то прошу, похоронить мое тело, которое ты найдешь в этом кабинете, либо на кушетке, где я обычно отдыхал, либо, в каком-то другом месте, где меня застанет смерть. Предупреждаю сразу. Я не заразный, и потому ты можешь ничего не опасаться, а единственная болезнь, которая убила мое тело, называется старостью. На момент написания письма, которое ты держишь в своих руках, мне исполнилось шестьдесят девять лет. Согласись, это достаточный срок, для того, чтобы спокойно перейти во власть, всевышнего. Я всю жизнь был правоверным мусульманином, и если у тебя будет такая возможность, похорони меня по нашим, мусульманским обычаям. Саван, для моего тела, можно взять на той же кушетке, что находится здесь, а могила, заранее вырубленная мною в камне, и запас камня и глины для ее закрытия, находятся на бывшей площадке для отдыха, неподалеку от шлагбаума, перекрывающего границу Российской Империи и Королевства Афганистан. И если ты правоверный мусульманин, прочти над моей могилой молитву. Если ты не знаешь правильной молитвы, или же ты христианин, прочти ту, которую знаешь. Это больше нужно тебе, потому что от меня, останется только тело, а я в тот момент, уже буду беседовать с Аллахом.
Всем, что находится в этом доме, и его кладовых можешь пользоваться, не оглядываясь ни на кого. Ты первый, кто появился здесь после моей смерти, и значит, все, что здесь имеется, принадлежит только тебе. Если, у тебя будет возможность направить все эти средства на благое дело, я буду только рад. В любом случае, только ты можешь распоряжаться всем этим, и решать, на что именно стоит все это потратить, или же оставить здесь, своим потомкам.
Курбаши, Фардат Зияд-бек Ахмед-оглы. 25 Muharram 1350 хиджры (22.07.1931 г от Р.Х.)