Побег от ствола судьбы на горе жизни и смерти
Шрифт:
– Цыц! Тогда говори свое имя и не выдрыгивайся!
Существо замерло, приосанилось, растопырило оба крыла и звонко прокричало:
– Вакитока меня зовут. Ва-ки-то-ка! Ура!
– Договорились. Вакитока. А почему – ура?
– А потому, что мы тебя нашли! Потеряли, потом по следу шли, потом нашли… а ты убежал. А нам без тебя плохо было. – Вакитока замерла на секунду, умильно скалясь на Гека, а потом опять забегала, перепрыгивая с ботинка на ботинок. Пырь перестал кланяться и уселся на пятки, словно маленький будда, уложив на колени живот. Пасть его, и без того неимоверно широкая, разъехалась буквально до ушей, и даже два ряда острых и длинных зубов не смогли изменить его добродушное и безобидное выражение лица. Геку почему-то
– Пырь, а ты что молчишь?
– Да не молчит он. Такой – малахольный. Мне слышно, а тебе нет. Хозяин, всегда же так было. Такой ты у нас странный стал. Но все равно – хороший. Ух, какой славный! Да!
У Гека тепло разливалось в груди – так ему стало весело и легко.
– Слышь, Вакитока, а ты меня не спутала с кем-нибудь? «Раньше», «как всегда» – бьюсь об заклад, ни разу с вами не сталкивался.
– Заклад! Ура! Спорим! Смотри, смотри, хозяин! Ты тогда нашелся, нас позвал, а как мы пришли – ты ножом, ножом! Ух, ха-ха-ха! Ага, проспорил! Мы ничего не перепутаем – Пырь ох как кровь чует, ни за что не спутает.
Гек не понял ничего, но заулыбался:
– И ничего я не проспорил. А во-вторых – мы не оговорили заклад. Мне и ставить нечего. Да и вам, похоже…
– Есть чего! Ты проигрываешь – сказку нам рассказываешь, да, длинную сказку. Мы проигрываем – пляшем и поем!
– Ну и кто поет из вас и кто пляшет?
– Я! Пляшу, пою, танцую! А Пырь играет. Пырь, сыграй! Хозяин велел!… Ладно! Попрошу. Он добрый!… Хозяин! Ты – это, того-этого. Покорми нас, а? Только не гневайся! Голодно нам, а?
– Рад бы – нечем. А что вы едите?
– Ему бы хоть глоточек, хозяин. А? – Пырь облизнулся от уха до уха, и Гек понял отчего-то, что речь идет о его крови.
– Эй, эй! Кровососы! У меня у самого с полстакана осталось. Что, без этого никак? – Оба замерли, виновато понурив головы, Вакитока съежилась, а Пырь закрыл руками оба глаза.
Гек вздохнул, осмотрел кисти рук. Ногтем сковырнул струпик с костяшки левой руки – выступила кровь.
– Ну, кто первый, кушать подано. – Он перевалился поудобнее и осторожно протянул руку в сторону Пыря и Вакитоки: вот-вот рассеются, как утренний туман, и он останется один…
Однако никто не рассеялся. Пырь торопливо подбежал к руке, уперся двумя руками в края костяшки-бугорка, а пастью приник к ранке, на которой уже набухла капля крови. Гек зажмурился и ощутил нечто вроде слабой щекотки. Ощущение исчезло, и он вновь приоткрыл глаза.
Пырь уже сидел на месте и весь светился восторгом, а рот его напоминал полуоткрытый кошелек. В ранке набухла следующая капля.
– Вакитока, твоя очередь.
– Ура! Нет, нет и нет! Я с Пыря питаюсь, он мой кормилец. Ух, вкусно! Добрый! Пырь! Хозяин велит: играй!
Откуда ни возьмись – в руках у Пыря оказался некий предмет, похожий на десяток трубочек разной длины, склеенных в одну плоскость с тремя прямоугольными сторонами и одной скошенной. Пырь сунул в пасть торцы этих трубочек, прямоугольной стороной к себе, и задудел какую-то веселую, смутно знакомую мелодию. Вакитока растопырилась, запрыгала, безобразно вскидывая нелепые голенастые ноги, и заухала, закаркала, выкрикивая нечленораздельно какие-то фразы.
– Ну как? Здорово? Ух, здорово! Сейчас мы еще!…
– Стоп. – Гек вдруг почувствовал слабость и сонливость. – Вакитока, ты классно танцуешь, но мне кажется – все время Пыря затираешь. Ты отдохни и молча посиди, а Пырь пусть сыграет что поспокойнее. Лады? Устал я сегодня. Даже удивляться устал.
– Да, да. Да! Ах, хозяин! Пырь! Сыграй для хозяина его любимую! Хозяин… А можно… Мы… того-этого, потом с Пырем к тебе поближе? Не побьешь?
– Валяйте. – Гек вытянулся на топчане, потянулся как следует, сделал пару глубоких вдохов-выдохов и приготовился слушать «свою любимую», о которой он и представления не имел.
Сердце чуть не выскочило из груди у Гека, когда в воздухе поплыли первые звуки: это
«Откуда?» – хотелось крикнуть ему, но не до вопросов было: на солнечном косогоре у излучины реки стоит замок, с башенками, флюгерами, бойницами и плющом, укутавшим серые стены. Красные черепицы крыш на фоне синего неба. На лужайке медленно и грациозно выступают кавалеры и не менее грациозно приседают в поклонах юные девы. Их «крестьянские» одежды великолепны, их украшения переливаются всем своим драгоценным тысячецветием. Счастливы и безмятежны взоры танцующих под звуки печального волшебства, и вечны они все…
Сквозь грезы Гек смутно почувствовал, как к груди его, поближе к сердцу, прижались два маленьких теплых комочка, вспомнил телом и догадался краешком разума – от кого он так яростно отбивался ножом в подземном хранилище Ванов, но уже не было сил и желания сказать об этом…
Эли Муртез, начальник аналитического отдела Департамента контрразведки, закадычный приятель и лояльный подчиненный Дэна Доффера, с благодарностью принял приглашение своего шефа – закатиться в уик-энд на зимнюю рыбалку, на залив Колдбей. Человек восточных кровей, он не любил суровых зим со льдами и сугробами, вечно у него мерзли уши, нос, руки и ноги, вечно он гундосил из-за насморка, каждую зиму – хоть неделю, а бюллетенил. Но сегодня он был почти счастлив: шеф хочет посоветоваться вдали от возможных ушей – значит, доверяет, это хорошо, а главное – кошмар ремонта кухни и детской целиком и полностью падает на хрупкие плечи обожаемой супруги Кэрол. Как ни увиливал Эли, наконец напористая подруга приперла его к стене, и он заказал ремонт, и оба выходных должен был присматривать за рабочими и спорить с мастером. Дэн – крутяга-парень: позвонил, нарвался на жену, убедил, что командировка короткая и совсем-совсем не опасная, он будет рядом и ручается за все. Эли знал, о чем пойдет речь, точнее о ком: об «Узнике» – так они закодировали непонятного сидельца Бабилонской тюрьмы «Пентагон». Тот три недели провалялся без памяти в тюремной больнице, куда попал с острейшим приступом менингита из тюремного карцера. Этот презерватив – Компона, ублюдочный начальник оперчасти «Пентагона», – сумел продержать упрямого мужика девять месяцев в карцере без перерыва! А тот сумел продержаться и не захныкать, да еще и выжить. Здоровый, говорят, лом, в больницу попал, имея пятьдесят семь килограммов веса при росте метр восемьдесят три. Дэн не препятствовал: он имел некие сведения, что мужик – суперагент британской разведки с необычной легендой, ему хотелось посмотреть на пределы его выносливости. В то же время он поставил на уши все возможные службы, а когда не хватило полномочий – вытряхнул из старика Игнацио дополнительные (когда речь о деле – тот не жмется). Девять месяцев вся исполинская сеть Службы напряженно вслушивалась: где зазвенит сигнальный колокольчик, когда англичане начнут вынюхивать подходы к судьбе своего человека… Не дождались. Множество было сигналов: доносы, контрабанда золотишком, растлительный дом для любителей групповой клубнички (из МИДа в основном), гангстерские подходцы к таможне, аргентинские убогие коллеги-шпионы, но главная приманка не сработала. В чем дело – надо обсудить. Где ошибка – в методах или умозаключениях? Что делать дальше?
…Все три недели, что Ларей находился в бессознательном состоянии, возле него постоянно находились сотрудники Департамента, под видом санитарок и медбратьев. Но кроме отдельных выкриков «пить», «лампу уберите», информации из него не поступило. Выкрики были на бабилосе, на вопросы он не реагировал. Эли Муртез лично приезжал осмотреть его, тщательно сфотографировал в цвете все татуированные участки тела Стивена Ларея. Позже они вдвоем навестили эксперта из Внутренних дел, патриарха уголовного сыска и умницу, каких поискать.