Побег
Шрифт:
Около десяти дней мы добирались до места нашего назначения. Эти десять дней можно было бы без труда изложить в отдельной главе, но она показалась бы не то что скучной, а скорее неприятной (я думаю, читатель меня понимает), поэтому я ограничусь лишь несколькими строками.
Плавание проходило круглые сутки, то есть без длительных остановок. Короткие же остановки в каких-либо населенных пунктах случались по три-четыре раза в сутки. Одно грузили, другое выгружали, и все это происходило прямо над нами. В такие моменты мы молча, как и положено грузу, лежали на дне трюма и наблюдали за всеми этими работами безо всякого интереса. Невозможно было как-то подстроиться
Я родился и вырос на море, на морскую качку я вообще никогда не обращал внимания, но речная, да еще в трюме этого чудовища, а по-другому я уже и не называл эту баржу, было совсем другое дело. Но, к сожалению, болтанка действовала не на одного меня так удручающе. Поэтому я почти ничего не ел, а у нас у каждого был выданный нам заранее сухой паек. По нему в принципе и судили арестанты — на сколько дней растянется этап. Нам с Французом сухой паек был выдан недели на две, и именно это действовало на меня прямо-таки убийственно.
В общем, никто ничего не ел, да и какому, хоть и самому изголодавшемуся, каторжанину полезет кусок в глотку в этом вонючем до одурения и душном, как в котле у дьявола, месте. Тех тридцать человек, которых мы застали в трюме, когда спускались, слава Богу, ссадили еще в Хабаровске. С остальными, которые шли этапом из Ванино, мы прибыли в местечко, где бурная Уссури впадает в левый рукав Амура.
Было прекрасное дальневосточное утро. Поднявшись на палубу, я увидел природу во всей ее красе. Величественный Амур и грациозную Уссури, а где-то вдали — знакомое очертание океана тайги.
На пристани нас ждал «воронок». Погрузившись неторопливо, мы не мешкая тронулись в путь. Дорога предстояла по лыжневке, но сразу чувствовалось, что машину ведет не солдат. Мы-то уже знали по опыту таежных командировок, что как водят машину лагерные асы, так ее по лыжневке не сможет провести больше никто. Иногда машина выезжала на почти открытую местность, и тем, кто сидел ближе к дверям, было видно величие таежной реки — Уссури. Но чаще машина шла по таежной дороге. Добирались мы до лагеря около двух часов, и, говоря откровенно, это было не худшее этапирование в «воронках», учитывая то, что мы были больны, а дорога проходила по таежной лыжневке.
Не берусь описывать то, как из вонючего трюма мы попали на панцирные шконари лагерного лазарета, это будет не совсем интересно. Но отметить то, что зона была воровская и встретили нас с Французом так, как и подобает в таких случаях встречать бродяг, я обязан.
В этой связи хочется сказать больше. Шпане, которая находилась в зоне, были известны в некоторой степени зверства, которые чинили над нами бляди в том лагере, откуда мы прибыли, а от этого мы, естественно, стали еще ближе и роднее тем, кто и сам не раз проходил через подобного рода сучьи прожарки.
Что такое человек? Только испытания могут определить или дать ясное понимание о личности. Но не просто испытания, а испытания тяжкие.
Глава 5
Дерсу Узала с особого режима
Лагерь, куда прибыл наш этап, находился в Уссурийской тайге, на том месте, где какому-нибудь богатому ведомству можно было с уверенностью строить санаторий. Вокруг лагеря необозримо тянулись с одной стороны первобытные леса, где росли красавцы кедры, пушистые ели да стройные сосны, а с другой — несла свои воды бурная красавица Уссури. Занимались местные жители рыболовством, сбором кедровых
По реке то и дело сновали в разные стороны пограничные катера, поскольку на другом берегу был Китай. Вдоль нашего берега, забравшись на крышу барака, можно было часто видеть пограничников с собаками, прочесывавших территорию. Но это не мешало некоторым китайцам нарушать границу. Их, правда, всегда отлавливали и почти всегда возвращали назад.
А причиной всему был корень жизни — женьшень, который рос в тайге и который очень трудно было найти. Порой для поисков не хватало человеческой жизни. Для китайцев было большой удачей, да что там, огромным счастьем найти хоть раз в жизни этот корень. В принципе и не только для китайцев. В нашем лагере в то время находился один старый каторжанин Архипыч, по прозвищу Доктор Айболит, он находил этот корень в тайге не раз.
По своей сути, лагерь был туберкулезной зоной, но, кроме «тубиков», здесь находились люди, до кондиции приморенные ментами или зверски изувеченные блядями. Никакой обязаловки относительно работы здесь не предусматривалось, да и самой работы, по большому счету, не было тоже. Имелся в лагере небольшой цех, где тот, кто хотел, шил перчатки или вязал сетки разного формата, вплоть до авосек. Другие же, обычно это были вновь прибывшие, выходили в тайгу в составе лекарственной бригады или, как мы звали ее про себя, «травкиной бригады». Старые, умудренные не только большим лагерным опытом, но и разбирающиеся в разных травах и кореньях каторжане показывали и объясняли, какие травы, коренья и плоды нужно собирать. Затем в зоне их тщательно сортировали для разных нужд и сушили.
Всего несколько месяцев в году здесь было лето, как раз в это время мы и попали сюда. В остальное же время, а оно составляло восемь месяцев в году, нуждающиеся люди пользовались тем, что их собратья успели собрать летом. Вот в эту «травкину бригаду» мы и попали с Французом, но не сразу, а с неделю пролежав на больничных шконарях.
Как-то утром за нами пришел какой-то старик. Мы, откровенно говоря, думали, что это врач, но он оказался больше чем врач — это и был Архипыч. В белом халате, очень серьезно и сосредоточенно нас осмотрев, прощупав, наверное, каждую косточку, он в конце осмотра сказал: «Давайте-ка, братки, потихоньку поднимайтесь, да пойдем в тайгу. Она вылечит вас, а я ей по возможности помогу в этом». Так оно и вышло. Прекрасное знание народной медицины вкупе с превосходным применением их на практике дали свои ощутимые результаты. Конечно, от всех болезней и увечий, которые мы имели, избавить нас мог разве что Всевышний, но после лечения у этого кудесника от Бога мы все же стали относительно здоровы.
Но не мы были первыми его пациентами, и уж конечно, не последними. Он был удивительным человеком. Никто не знал, сколько лет этому милому и доброму старику. Ему можно было дать от шестидесяти и до ста. Но это был живой и подвижный дед. Он сидел уже 40–45 лет, числился за Москвой, то есть у него было пожизненное заключение. Никто не знал, откуда он родом, за что и сколько сидит. Да и сам он, по-моему, уже давно потерял счет времени. Жил замкнуто, почти ни с кем не разговаривал, если дело не касалось оказания кому-нибудь посильной помощи, и никого не пускал в свою душу. Что бывает крайне редко в заключении, все были едины во мнении, что это глубоко порядочный, добрый и честный каторжанин.