Побег

Маслюков Валентин Сергеевич

Зимка лишь улыбалась, не на шутку уязвленная и обеспокоенная неопределенностью своего положения. Юлию, похоже, и в голову не приходило, что молодой девушке нужны не только наряды, кров, хлеб, но и деньги, деньги… И вот ничего не остается, как кривить губы, защищая свое собственное, Зимкино достоинство, потому что повседневные неурядицы, унижения никак уж не могли задевать Золотинку, участвующую в происходящем лишь по доверенности. Золотинке было все равно, что думают дошлые купцы, когда Зимка, перебрав кучу блестящих тканей, с притворным зевком отодвигает короб.

Золотинка-то не страдала, и

Зимка за это на нее злилась. Нынешние свои трудности она каким-то образом связывала с душевным складом своей предшественницы, которая, как ни крути, всегда была простовата… почему Юлий и забыл о деньгах.

Или вот еще незадача.

— Скажите барышне: Елизар Пятой. Да, так и скажите: Елизар, мол, Пятой. Барышня тотчас меня примут.

Так говорил у входа в шатер обладатель зычного простуженного голоса, который вызывал в воображении небритые щеки и грязные сапоги. Зимка намерилась было уж отказать, когда вспомнила, что простуженный голос (так же как связанные с ним щеки и сапоги), хотя и знаменуют собой сомнительное во всех смыслах знакомство, никак не могут послужить ее, Зимкиному, умалению, потому что простуженный голос (небритые щеки и грязные сапоги) ищет встречи с Золотинкой. И не ей, Зимке, заботиться о Золотинкиной нравственности. К тому же, по правде говоря, Зимка, одетая и причесанная, второй час валялась на ковровом ложе, изнывая от безделья. Она крикнула, чтобы пустили.

Так оно все и оказалось: мужиковатый проситель остановился, глянув на свои замызганные сапоги. Приятно удивленная собственной проницательностью, Зимка, надо сказать, ничего иного, кроме засохшей глины на сапогах, в памяти не удержала. Уже четверть часа спустя она не узнала бы в толпе средней руки ратников заурядного этого лица, не сумела бы припомнить, какого цвета кафтан, и даже отчетливо возглашенное простуженным голосом имя пропало для Зимки бесследно.

— Готово, барышня! — развязно сказал мужичок после недолгого смущения и даже как будто бы подмигнул.

Из-под полы кафтана выскользнула плоская золотая цепь… она влекла за собой изумруд необычайных размеров, помещенный в венок золотых листьев. Зимка приподнялась на ложе, сообразив, что имеет дело с очень дорогой вещью.

И вправду, она не ошибалась. Зимка нисколько не преувеличивала достоинств предъявленного ей товара. Но тут-то как раз и заключалась опасность, которую Зимка не в силах была предусмотреть. Та именно опасность, что Зимка не преувеличивала. Никак не преувеличивала. Нисколько. Ей не хватало для этого ни воображения, ни размаха мысли. А без преувеличений-то как раз и нельзя было обойтись, без них ничего нельзя было понять. Никакие преувеличения не покажутся чрезмерны, если первый попавшийся проходимец, хитровато ухмыляясь, предлагает тебе Сорокон — один из величайший волшебных камней, которые когда-либо знало человечество.

Увы! Этим Зимка и отличалась от человечества — она не знала! Не обронив ни слова, она протянула руку и взяла цепь, достаточно увесистую, чтобы потянуть на дюжину-другую червонцев. Без стоимости изумруда, разумеется, которую Зимка не могла определить даже приблизительно.

— Сколько? — спросила она только для того, чтобы отказаться. Но бывалый мужичок не дал ей такой возможности.

— Как договорились, — ответствовал

он, поставив Зимку в тупик.

— Но это много, — подумав, выкрутилась она.

— Помилуйте, барышня!

Мужичок нахмурился. А Зимка не могла позволить себе даже этого. Она не решалась выказывать чувства, не установив предварительно, какие имеются у нее основания рассердиться. Не зная даже, идет ли речь о покупке или подразумевается нечто иное, она ограничилась кислой полуулыбкой.

— Хорошо. Но у меня нет сейчас на руках всей суммы.

— Хотя бы половину на первый раз.

— А сколько ты считаешь за половину?

Свободный человек — все чувства были в его распоряжении, он укоризненно глянул:

— Половина, барышня, это когда сговоренная сумма поделена на две равные части.

— А если поделить на неравные?

— Восемьдесят червонцев на первый случай.

И мужичок хитро прищурился в ожидании дальнейших препирательств. Зимка же перевела дух, прояснив хотя бы что-то о цене. Но восемьдесят червонцев — это было много. Много больше того, что она имела в виду, «не преувеличивая» значения камня.

— Ишь ты какой! — сказала она вполне бессмысленно. — Ладно… Давай. Придешь завтра за деньгами.

Оставшись одна, Зимка поскучнела и обозвала себя дурой. Цена представлялась ей чрезмерной, а назначенный срок — завтра — излишне определенным. Ничто не мешало ведь отделаться пустыми обещаниями, а потом водить мошенника за нос сколь угодно долго. Доходили ведь до Зимки разговоры, что большие люди, истинные вельможи, берут и не платят. Слушая эти сказки еще в отрочестве, Зимка замирала от сладостной веры в чудо. И вот теперь, когда самое необыкновенное и невозможное начало как будто свершаться, Зимка с горечью ощутила, что осталась в глубине души все той же мещанкой из Колобжега — не могла она преодолеть в себе подлую привычку платить. Восемьдесят червонцев! Отложенный на завтра долг портил Зимке настроение, не давая возможности отвлечься. Вряд ли это было то дерзкое, гордое чувство, с каким великие люди шли по жизни, ни за что не расплачиваясь.

Она позвала одну из служанок, постарше, некрасивую блеклую женщину средних лет, которая внушала ей некоторое доверие глуповатым выражением лица, и велела позвать вчерашнего купца. Того самого, что приносил перстни, ожерелья и шкатулки.

Купец не замедлил явиться, и Зимка встретила его как спасителя. Этот исполненный достоинств человек поражал высокомудрым лбом, обширность которого находила естественное продолжение в залысинах. Недостаток волос сверху уравновешивался черной бородой по самые глаза и ноздри, так что в беспросветной чаще только изредка, при разговоре посверкивали белые, плотоядные зубы.

— Сколько дашь за эту вещицу? — небрежно спросила Зимка, доставая волшебный камень Сорокон. Тяжелая цепь со звоном выскользнула, провиснув до пола.

Купец выразительно зыркнул и, когда принял цепь, ответил почтительным вопросом:

— Вы хотите продать?

Склонивши к Лжезолотинке высокий купол лба, он не торопился.

— Вещь действительно редкая. Не стану скрывать.

— Еще бы ты посмел скрыть! — возмутилась Зимка.

Честный человек приложил руку к сердцу и сокрушенно вскинулся — мотнул головой, как испуганный оводом жеребец.