Побелевшие нивы
Шрифт:
Надо отдать должное новому патриарху Алексию II, который уже в июне 1990 г., то есть буквально через две недели после избрания, встретился с московским духовенством. Глава нашей Церкви призвал к необходимости, по крайней мере там, где это возможно, проводить катехизацию перед крещением. Но, к сожалению, большинство нашего, даже московского, духовенства без особой готовности отнеслось к призыву первоиерарха, восприняв его лишь как энтузиазм митрополита, недавно ставшего патриархом. Так же как и призыв к обязательной проповеди, хотя бы в воскресные дни, призыв к катехизации завяз в нежелании большинства нашего духовенства сменить проторенную колею привычного требоисполнительства, по которой так хорошо «ехалось» многие годы, на активную творческую позицию служителей Христовых, призванных не только крестить, но и научить всему что Он заповедал.
Кроме того, нельзя не
К сожалению, все это пока «не делает погоды», и в большинстве храмов крестины проводятся так же, как и десять лет назад. Вероятно, здесь нельзя ограничиться просто призывами к нерадивому духовенству — надо принимать какие–то более решительные меры. Но отрадно, по крайней мере, то, что начало катехизаторской работе уже полагается. Есть надежда, что в скором времени принятие таинства крещения всегда будет сопровождаться предварительным наставлением в вере и станет не просто неким действием на всякий случай, а действительно началом для каждого новокрещаемого новой жизни во Христе Иисусе.
Отпевание
И еще боль за тех молодых и старых людей, приходящих в храм совсем по другой, печальной причине. Рождение и смерть. Начало жизни и конец. Две самые таинственные точки в загадке жизни. Отпеваний совершается примерно столько же, сколько крестин. Чаще, правда, отпевают «заочно», то есть усопшего не привозят в церковь, и отпевание совершается без него. В былые времена так отпевали утонувших в море. Печально, что из–за перестроечной неразберихи часто стало невозможным привезти покойника в храм для отпевания — «не хватает транспорта». Также из–за нехватки, как говорят агенты похоронных бюро, мест на кладбище, приходится прибегать к кремации даже тогда, когда это противоречит желанию родных и самого усопшего. Очевидно, что все это просто форма вымогательства взяток, для многих непосильных. Интересно, что венчаний всегда совершалось меньше, чем отпеваний, — 2–3 в месяц (это в 1980 г., сейчас до 40 в месяц, но это все равно значительно меньше, чем отпеваний). Вероятно, в отношении брака люди надеются больше на свои собственные силы. Когда же дело идет о всей предстоящей жизни или о прощании с навсегда ушедшим, то здесь возникает естественная потребность связать это с каким–то особым ритуалом, отличным от повседневности, поскольку человек предстает перед чем–то совершенно неведомым и непостижимым.
Мне посчастливилось учиться у игумена о. Марка Лозинского, профессора Московской Духовной Академии. Он рано умер (в 33 года). Преподавал он у нас гомилетику — науку о проповедничестве. Помню, как он наставлял нас: «Особенно внимательны будьте к проповедям, которые вы будете произносить во время отпевания. Проводить умершего в храм приходят люди, которые в другом случае никогда сюда бы не попали. От вас зависит, чтобы это посещение храма стало для них не последним, а по–настоящему первым».
Действительно, трудно представить себе более подходящий момент для того, чтобы человек всерьез задумался над тем, зачем он живет? что такое вообще жизнь? что ждет нас после смерти? В нашем православном богослужении заупокойные службы, пожалуй, одни из самых глубоких и трогательных. И мелодии, и молитвословия как нельзя более подходят к скорби и тайне, окружающим смерть:
Как житейская сладость пребывает печали непричастна, Кая ли слава стоит на земле непреложна (неизменно) Все сени немощнейша (слабее тени), Вся соний прелестнейша (зыбко, как сновидение), Единем мгновением и вся сия смерть приемлет… (в одно мгновение все поглощается смертью).И как бывает обидно, когда все это богатство забывается. Проповеди при отпевании практически никогда не произносятся. Вместо, пусть небольшого, но хорошего хора, поют кое–как три–четыре старушки. Батюшка не очень–то внятно, скороговоркой, произносит молитвословия. Пришедшие с покойником люди с благоговейной растерянностью не знают, куда себя деть. Бойкие церковные женщины их расставляют «как надо», чтобы не мешали батюшке. И для них, и для самого батюшки — это привычная
Исповедь
Есть в жизни нашей Церкви таинство, веками игравшее огромную роль в духовной жизни христиан. Причем успех или неудача здесь больше, чем где–либо, зависят уже не столько от внешних условий, сколько от чуткости, ума и сердца самих священнослужителей. Речь идет о таинстве покаяния — исповеди — откровенной и, одновременно, сокровенной беседе между тем, кто исповедуется, и тем, кто принимает исповедь. Исповедующийся при этом максимально искренне рассказывает о самых главных своих проблемах — в чем он виноват перед Богом и людьми, а священник помогает ему глубже осознать, что с ним происходит, поддерживая, ободряя, где–то указывая на необходимость более строгого отношения к самому себе. Причем очевидно, что здесь, как нигде, следует помнить слова пророка Осии, повторенные Христом: «милости хочу, а не жертвы!» В самом деле, особенно если говорить о людях, пришедших в церковь впервые, или находящихся в ней недавно, то это чаще всего приход от житейских невзгод и трудностей, быть может, из какого–то жизненного тупика или катастрофы. Словом, приходят люди очень неблагополучные к священнослужителям — людям вполне благополучным, приобщенным, казалось бы, к самому высокому, что только есть на земле. У кого; как не у этих людей, искать понимания, поддержки и утешения?
Безусловно, есть, и не так уж мало, священников, которые понимают это состояние вновь пришедших и не дают волю «строгости», с которой можно было бы обличить этих людей, живших многие годы по законам «века сего». Но, к сожалению, нередко вновь пришедший наталкивается на такое законническое и прямо–таки жестокое отношение, что становится просто странно, как такое может случаться в Церкви.
Одна женщина рассказывала о том, как она, подобно многим нашим женщинам, в возрасте где–то около 50 лет, решила по совету знакомой, начать ходить в церковь. Ее знакомая, по–видимому, человек вполне, что называется церковный, посоветовала ей для начала поехать в Загорск, в Лавру, и там исповедаться за всю жизнь. Каково же было потрясение этой бедной женщины, когда иеромонах, к которому она попала на исповедь, отстояв длинную очередь, стал спрашивать исключительно об ее интимной жизни с мужем. Она услышала вопросы о таких вещах, которые она в своей жизни и выговорить бы не решилась. И все это где? — в Лавре, в Святом месте. «Я, говорит, — подхватилась и бегом оттуда. Чтобы я еще в церковь пошла, — да ни за что в жизни!»
Кто даст ответ за оскорбленную душу? Этот монах или его игумен или тот, кто наставлял их и рукополагал? Как здесь не содрогнуться от ужаса и не помолиться горячо о том, чтобы Бог наставил таких пастырей на путь любви и элементарного здравомыслия и Сам исцелил сотни, а быть может, тысячи, кто знает, таких оскорбленных душ. Ведь целая очередь стояла к этому иеромонаху, и он исповедует не год и не два.
Про другой сходный случай нам рассказывал уже упомянутый мною о. Марк Лозинский. Как–то в Лавру пришел пожилой человек, полковник в отставке. Он был крайне возмущен и резок. Искал монаха, который велел его жене с ним развестись. Дело оказалось вот в чем. Его жена стала ходить в церковь. Он был не против — «ходит, ну и пускай ходит, если это ей нравится». Сам он отрекомендовался человеком неверующим, но против веры других, в том числе своей жены, ничего не имеет. По прошествии какого–то времени жена его тоже поехала в Лавру исповедоваться. Ну, естественно, вопросы все вокруг семейной и половой жизни. Это бы еще полбеды. Но вдруг:
— А с мужем венчалась?
— Нет, батюшка, он ведь и в церковь–то не ходит.
— А раз так, то ты все это время в блуде с ним жила.
— Да что вы, батюшка, у нас уж и дети выросли, внучата народились.
— Все равно, — уперся монах, — или венчайся, или разводись!
Что делать? Ведь монах в Лавре сказал! Это прямо как голос Божий с неба. Ну и ультиматум мужу. Он ни в какую: «Что же я пойду венчаться, если я неверующий?» — «Тогда — развод!»
Вот как бывает, комментировал свой рассказ о. Марк, когда священник ставит собственный авторитет выше авторитета Священного Писания. Разве не сказано в Послании к Коринфянам, что «муж неверующий освящается женой верующей»? И что «жена, которая имеет мужа неверующего, и он согласен жить с ней, не должна оставлять его» (I Кор. 7–13—14)?