Побеждённые (Часть 2)
Шрифт:
– Благодарю вас. Я одна нигде не бываю. Я хожу только с Асей и Олегом Андреевичем, да иногда с моей соседкой.
– Мамаша не велит? Эх, Елена Львовна! Этак можно и всю жизнь просидеть около маминой юбки. Вы все думаете - коли не ваш круг, стало быть, что-нибудь дурное, а ведь это не так.
– Я как раз этого не думаю, но...
– она замялась.
– Неохота, что ли? А может быть, я больно уж не нравлюсь? Ваше дело!
Леле стало неловко и жаль его. В тоне его было что-то сердечное и простодушное. Во всяком случае, на нахала он совсем не походил, но слишком уж был весь серый. Желая показать, что
– А вы на каком же отделении в техникуме?
– У нас еще пока не было разделения, а вот с января начнется специализация. Должно, возьму хирургию, - ответил он.
– Наверно, очень тяжело одновременно и учиться и служить?
– опять сказала Леля, видя, что он умолк.
– Я привык.
Подошел трамвай и умчал Лелю.
На следующий день за вечерним чаем у Натальи Павловны она, смеясь, стала рассказывать о новом знакомстве.
– Посмотрели бы вы на его угловатость! Он ко мне обращался "товарищ Леля".
Все засмеялись, кроме Олега, который сказал:
– Я этого юношу беру под защиту. Он не заслуживает насмешек! Хотите, я сообщу о нем нечто такое, что очень говорит в его пользу?
Все повернулись к нему, заинтересованные.
– Пятнадцати лет он пошел добровольцем в красную армию и участвовал во взятии Перекопа, где получил ранение в руку...
– начал Олег.
– Ну, это еще не говорит в его пользу, - сухо прервала Наталья Павловна.
– Слушайте дальше. Он натолкнулся однажды на мой заряженный револьвер и разрядил его, чтобы предотвратить возможное несчастье; через несколько часов после этого, во время ночного обыска, он не счел нужным заявить агентам огепеу о наличии у меня оружия. Далее: ему было известно из очень верного источника - от меня самого, - кто я по происхождению, но, вызванный в огепеу, он отвечал на все вопросы по поводу меня, что ему неизвестно ничего больше того, что стоит в моих документах. Он даже не нашел нужным сообщить о своем великодушии мне. Я об этом узнал другим путем.
– Очевидно, он вам симпатизирует, но ради чего вы были так откровенны с ним?
– сказала Наталья Павловна.
– Я нашел, что так будет вернее, и, как видите, не ошибся.
– И все-таки не следовало! Этому сорту людей доверять нельзя. Мало ли какой может быть на него нажим.
– Какой бы ни был нажим, этот человек не предатель, - твердо ответил Олег, - за всей его серостью есть настоящая идейность, а это теперь так редко!
– Мало, что он не предатель, - он, по-видимому, благороден исключительно!
– подхватила Ася.
– Нельзя ли зазвать его к нам, приручить и пригреть?
– Это уже крайность, которая ни к чему, - строго одернула ее Наталья Павловна, - я в моем доме партийцев принимать не намерена.
– Что бы то ни было, - опять начала Леля, - а я, хоть и не особенная сторонница бонтона, скажу, что в этом Вячеславе он доведен до минимума.
Олег решил подразнить ее:
– Я уверен, что девушка, которая свяжет с ним когда-нибудь свою судьбу, будет счастливее очень многих и сможет заслуженно гордиться им это человек долга!
Головка Лели горделиво и возмущенно вскинулась, как голова породистой своенравной лошадки.
У Лели была густая белокурая коса, которая в последнее время вызывала ее постоянную досаду.
– Все ходят
* Журналы мод (франц.)
Ася занимала промежуточную позицию в этом вопросе.
– Мне жаль было бы обстричь косы, потому что Олег любит их. Крашеные губы он, как и бабушка, считает дурным тоном; что же касается платья - мне бы очень хотелось иметь черное бархатное со шлейфом. Английские блузки так надоели!
– повторяла она всегда со вздохом.
В одно утро Леля ускользнула тайком в парикмахерскую и отстригла косу. Около часа мать и дочь кричали потом друг на друга и обе плакали. Наконец Зинаида Глебовна сложила оружие, признавшись, что Леля и стриженой очень мила. Теперь ее беспокоило только, как посмотрит на случившееся Наталья Павловна, с мнением которой она очень считалась, тем более что Наталья Павловна относилась к Леле с такой же нежностью, как к родной внучке.
Вечером, у Бологовских, Зинаида Глебовна не впустила тотчас к Наталье Павловне своего "Стригунчика" - как она стала теперь называть дочь. Лелю показали Наталье Павловне сначала издали, с порога, после того, как предупредили о случившемся. Наталья Павловна бросила на девушку взгляд разгневанной матроны, как если бы Леля вступила в незаконную связь и призналась в беременности. Некоторое время она разглядывала в лорнет изящную головку, потом изрекла:
– Терпеть не могу стриженые затылки. Подойди ближе.
Леля сделала несколько шагов, все еще не смея приблизиться. Наталья Павловна продолжала лорнировать.
– Не так уж плохо - челка несколько скрадывает. Стиль, однако, нарушен. Подойди ближе. Мило. А все-таки жаль косы. Ну, поцелуй меня, дурочка, и впредь не смей ничего предпринимать без разрешения старших. А ты, Ася, не вздумай брать пример, тебе стрижка не пойдет, слышишь?
На бирже Лелю по-прежнему не брали на учет, хотя рентгенотехников не хватало. Леля отважилась подать в местком больницы заявление с просьбой принять ее в союз - иначе никто не взял бы ее на работу.
"Боже ты мой, какие рожи!" - подумала она, входя в зал и озирая состав месткома. Отыскав глазами Елочку, Леля робко уселась около Берты Рафаиловны, старой сотрудницы рентгенкаби-нета; та, добродушно улыбаясь, шепнула ей на ухо что-то ободряющее и погладила белокурые локоны. Врач-рентгенолог, заведующий кабинетом, не явился: очевидно, не захотел вмешиваться в это дело, предвидя неприятности.
Сначала разбирали заявление о принятии в союз молодого электромонтера. Его заставили кратко изложить свою биографию, после чего спросили, не держит ли его отец-крестьянин в своем хозяйстве корову или лошадь; спросили так сурово, будто речь шла не о домашнем скоте, а о притоне воров и проституток. Получив отрицательный ответ, остались очень довольны, задали еще два-три вопроса и приняли человека в союз.