Побеждённые
Шрифт:
— Вы были где-нибудь за это время?
— Да… нет… дайте вспомнить…
— У Нины Александровны, в день именин ее тетки, вы были?
— Была… — пробормотала Леля, пораженная его осведомленностью.
— Скажите, а там, на именинах, в течение всего вечера вы тоже не слышали никаких предосудительных разговоров — порицаний правительства, анекдотов, насмешек над Советской властью?
— Ничего.
— Вы совершенно в этом уверены?
— Совершенно уверена. Ни одного слова. В нашем кругу такие разговоры не приняты.
— Так-таки ничего?
— Ничего.
— Позвольте
Леля, растерянная и сбитая с току, испуганно смотрела на своего мучителя.
— Что вы на это скажите, товарищ Гвоздика? — нажимал следователь.
— Такой разговор в самом деле был, я о нем забыла, потому что он шел не за именинным столом, а в кухне, при выходе. Я эту Бычкову совсем не знаю и очень удивилась, когда она со мной заговорила на такую тему…
— А отчего же вы не захотели мне сообщить? Ведь я наводил вас! Если вы покрываете незнакомых, мне уже ясно, что тем более вы умолчите о своих.
— Я совсем не собиралась покрывать, этот разговор у меня просто из памяти вылетел. Но я не отрицаю: он был, в самом деле был, только говорила одна Бычкова.
— После того как я вас уличил, дешево стоят ваши показания, Елена Львовна! Собственно говоря, этого умалчивания уже довольно, чтобы применить к вам статью пятьдесят восьмую, параграф двенадцать. И следовало бы это сделать. Как я могу теперь вам верить, скажите на милость? Вот вы только что заявили мне, что фамилия вашей кузины Казаринова, а не Дашкова. Могу ли я быть уверен, что вы ее не покрываете? А ну, довольно комедий! Извольте-ка говорить правду, или засажу! Отвечайте!
— Что отвечать? — прошептала Леля.
— Кто этот Казаринов, супруг вашей кузины? Гвардеец он? Как его подлинная фамилия? Или тоже из памяти вылетела?
— Я всегда слышала только Казаринов, никакой другой фамилии я не знаю, — отвечала она.
— Не лгите! Я очень хорошо вижу, что вы лжете. Я долго вам мирволил — хватит. Выкладывайте мне фамилию, или сейчас арестую вас. Домой не вернетесь.
Леля молчала. Она вдруг увидела в своем воображении Славчика, его румяные, как грудка снегиря, щеки…
— Ну? Говорите! Я жду. Фамилия?
— Я другой фамилии не знаю.
— Врете, знаете.
— Нет, не знаю. Я знакома с ним всего три года. Если он что-нибудь о себе скрывает — откуда мне знать? В поверенные такой человек молодую девушку не выберет, сами понимаете.
— Так. А Дашкова, Нина Александровна, никогда не говорила вам о нем ничего?
— Ничего.
— Родственник он ее?
— Сколько мне
— С каких пор они знакомы? Что их связывает?
— Не знаю. Он, кажется, был у белых вместе с ее мужем, ординарец или денщик… Он не аристократ. Дашков не такой был бы — по-французски говорит плохо, кланяется и того хуже… Мне подметить не трудно.
— И вы ни разу ни от кого не слышали никакой другой фамилии?
— Ни разу.
Следователь встал и начал ходить по комнате.
— Ну, смотрите, Нелидова! Я этого Казаринова выведу на чистую воду, и если подтвердится, что он Дашков, вы мне за это ответите. Предупреждаю. А теперь благоволите объяснить вот что: мне сообщено, что тридцатого сентября хозяйка квартиры, ну именинница, Надежда Спиридоновна, делала намеки, упоминала, что намерена взорвать Охтинский мост. Можете ли вы подтвердить такое обвинение? Слышали ли это?
— Мост? Надежда Спиридоновна? Что за чепуха! Кто это мог наплести? Ведь ей за семьдесят! Как взорвать? Чем? Примусом?
— Вам все шутки, Нелидова. Может быть, старуха и не запаслась взрывчаткой, почти наверное — нет, но такие слова, как «лучше бы этого моста не было», уже кое-что доказывают. Наш комиссариат полагает, что в таких случаях удалить вовремя человека благоразумней, чем расстреливать виновного после того, как он выполнит свое злое дело, которое повлечет за собой к тому же не одну человеческую жертву. Мне важно установить сейчас одно: слышали ли вы слова «лучше бы этого моста не было». Они были произнесены при вас. Это уже установлено. Служебная этика запрещает называть имена, ведь вы же не захотели бы, чтобы я называл ваше! Итак, готовы вы подтвердить, и притом письменно, что слышали эти слова? Если нет, вы меня окончательно убедите в пособничестве классовым врагам. Итак?..
Все уже установлено, и если бы она продолжала отрицать, то ничего бы не изменила этим, только себя погубила бы. Для Олега и Аси так вышло тоже лучше: следователь убедился, что она не все огульно отрицает, и ее отрицания через это приобретают вес. Так думала Леля, стараясь усыпить свою совесть. Она уговорилась с Олегом, и они встретились около Летнего сада. Леля передала весь разговор со следователем, умолчав только о том, что подтвердила обвинение против Надежды Спиридоновны.
— Вы должны быть сугубо осторожны теперь, Леля. Немедленно прекращайте разговоры, когда их заводят чужие, — и спросил: — А каков собой этот следователь?
— Невысокий, белобрысый, а глаза злые-злые, пристальные.
— Он извивается и ерзает на месте, прежде чем задать вопрос? — опять спросил Олег.
— Да, он иногда раскачивается, как змея на хвосте. Но самое ужасное — его глаза: у него необычайно расширяются зрачки. В этом что-то хищное и страшное! Как вышло, что мы попали к одному и тому же?
— Это не случайно, Леля, это хитрый прием, которым он готовит большую западню. Не говорите пока ничего Асе, пусть будет счастлива еще хоть месяц или два.