Побочный эффект
Шрифт:
Надпись сменилась, точнее проценты. Опять показав несколько разных вариантов. Что-то около пятидесяти процентов, и почти девяносто. Картинка с точными данными тотчас встала перед глазами Алисы, но она ее тотчас смахнула в сторону и внимательно посмотрела на мужа. Надписи над его головой уже не было. И теперь он смотрел прямо на Алису, в ее глаза.
— Это… ненормально, — наконец ответила она.
Взгляд Александра опять изменился. Но надписей никаких не появилось. А главное — он все также смотрел в ее глаза. Что же изменилось? Алиса всматривалась в
— Может быть… — заговорил он, — может быть не потребуется полгода, — его глаза увлажнились и он отвел взгляд. — Все стало меняться так стремительно, что сложно сказать, что будет завтра.
— Я сделала тебе больно.
— Я сам виноват. Не стоило приходить одному. Не вини себя. Это… это невозможно контролировать.
— Мне сейчас лучше из-за лекарств?
Александр кивнул.
— Но они же не лечат?
На этот раз Александр вскинул на нее свой взгляд.
— Почему ты так думаешь?
Алиса встала и отошла прочь. Дернула плечами.
— Мне себя проще контролировать. Но я не чувствую, чтобы… стало как прежде. Этого уже не изменить.
— Не изменить, — согласился Александр.
— Но ты сказал, что полгода и я вылечусь, — Алиса повернулась и увидела прежнюю надпись рядом с Александром.
— Агрессия пройдет.
— Точно? — она подошла к нему и села напротив.
Александр отвернулся. Губы его дрогнули, будто бы он хотел что-то сказать, но не решался.
— Выздоровевшие есть?
Александр покачал головой.
— Что, вообще нет?
Вновь он покачал головой.
— Ты меня очень обнадежил.
Алиса села глубже и откинулась на стену. Посмотрела в окно.
— А много тех, у кого, как ты сказал, прошла агрессия?
— Сейчас их количество снизилось до десяти процентов. Но это от того, что заболевших в последнее время выявляется намного больше. А выздоравливают… да, давай будем называть это именно так, в прежнем количестве. Меня иногда затапливает паника от попытки осознать размеры этой катастрофы.
— Может через полгода выздоровевших станет больше?
— Только на это и остается надеяться. Но что делать до этого? Таких людей может стать настолько много, что попросту не получится их изолировать. Не стоить же концентрационные лагеря и тысячами запирать за колючей проволокой? Это недопустимо. Да и как тогда среди них выявлять тех, кто… выздоровел? Как их спасать?
— В смысле?
— Не обращай внимания. Я так устал, что толком не соображаю, что несу.
— Может тебе отдохнуть?
Александр невесело засмеялся в ответ.
— Понятно, — протянула Алиса — Раз ты меня навещаешь, значит мое состояние… стабильно? — она решила сменить тему разговора.
Александр кивнул.
— Значит можно и других посетителей мне организовать?
— Ты хочешь увидеться с родителями?
— Я не об этом. Мне бы хотелось… пообщаться с кем-то, кто вылечился.
— Это исключено, — Александр резко выпрямился. — Надеюсь ты никогда не узнаешь, почему. В смысле, на собственном примере.
Некоторое время они молчали.
—
— Откуда ты знаешь это название? — воскликнул Александр. — Я тебе никогда не говорил его.
— Скоро сам узнаешь, откуда, — ответила Алиса, скосив глаза на нависшего над ней мужа. Процент готовности увеличился на несколько сотых процента. Мгновение спустя надпись исчезла. — На собственном примере…
Пискнула дверь и Александр, встрепенувшись, направился к ней.
— Я завтра зайду, так же как сегодня, после обеда, — сказал он, обернувшись. С Алисы он перевел взгляд на стол. — Книги принесу. Загляну сегодня в книжный.
Алиса не ответила. Дверь за Александром закрылась, щелкнул замок, а она продолжала сидеть. И так и сидела до самого ужина. Хлопнула дверца на окошке, но она продолжала сидеть, отвернувшись к окну.
Почему же на этот раз ей не хотелось кидаться на Александра? Неужели из-за успокоительных. Да, когда их действие заканчивается, ей становится настолько тревожно, что волком выть хочется. Но неужели без них она бы опять накинулась на мужа? А если проверить?
Она повернула голову и посмотрела на полку на двери. На подносе стояли несколько тарелок и стакан. Если не поужинать, и печенье не есть, и утром не завтракать и… тогда Александра просто не пустят к ней. Ну или он сам не придет.
Ужиная, Алиса просматривала события того утра, когда Александр вдруг показался ей каким-то биороботом. Тому, что всплывающие перед глазами картины, повторяющиеся когда ей надо, замирающие, или даже прокручивающиеся в обратном порядке, были полны надписями, она даже не удивилась. Надпись о подготовке к инициализации была в то утро почти постоянно. И днем тоже. Проценты были в районе пятидесяти, если не считать скачков. Что ж, еще пару недель у Александра есть.
Вернув поднос на полку в двери, Алиса села на койку и продолжила просматривать воспоминания. Ей стало интересно, что она может увидеть в надписях у других людей. Она начала с того дня, когда видела Жеку впервые. Хотя впервые ли?
А посмотреть было на что. Тот мужчина, который выбежал из супермаркета был помечен надписью: "Процесс инициализации: 0,01 %". Его звали Сергеем Старицыным и он был программистом. Жека, точнее Евгений Аксенов имел шкалу инициализации заполненную на семьдесят с лишним процентов. В графе "профессия" значилось что-то совершенно нечитаемое, и даже частично не из букв. Единственными знакомыми словами среди них были: “связной” и “программист”. Еще несколько человек мелькнули надписью “Подготовка к инициализации”, но у них она не задерживалась надолго, хотя шкала у всех была заполнена больше половины. Это что касается того дня, когда она ехала в троллейбусе домой в тот вечер. Конечно не считая товарищей Жеки. Вик и Сеня, а точнее Виктор Молчанов и Арсений Иванов, могли похвастаться стабильными надписями о процессе инициализации. У Вика было около пятидесяти, и у Сени — почти двадцать. И у нее сейчас пять процентов.