Побудь в моей шкуре
Шрифт:
Это был массивный экземпляр, молодой и великолепно сложенный, что было заметно даже под кожаной курткой, но выражение его лица было абсолютно безумным.
– Остановитесь! Остановитесь! – кричал он хлопая руками по капоту машины и глядя на нее просящим взглядом. – Не то мне просто кранты!
– Прошу вас, уйдите с дороги! – кричала Иссерли через ветровое стекло, время от времени газуя. – Я не подвожу незнакомых людей!
– У меня подруга рожает! – закричал в ответ автостопщик, тыкая мясистой ладонью куда-то в сторону леса. – Ради всего святого! Я уже, блин, отмотал сто пятьдесят
– Ничем не могу вам помочь! – кричала в ответ Иссерли.
– Гребаный боже! – вскричал автостопщик, хлопнув себя по лбу. – Я вас лапать не собираюсь. Я смирно буду сидеть! Хоть вяжите меня, хоть нож к горлу приставьте, если не верите. Мне до вас дела нет, вы что, не врубаетесь – моя подруга рожает! Я скоро отцом стану!
Было очевидно, что заставить его уйти нет никакой возможности, поэтому Иссерли открыла дверцу и впустила его в машину.
– Спасибо, – сказал он смущенно. – Это по-братски.
«Шона! – думал он. – Крепись, Шона!»
Иссерли ничего не ответила, вместо этого она тронулась с места, неловко переключив скорости, так что в коробке что-то заскрежетало. Всего пять миль – и она от него избавится. А если будет молчать, возможно, и он не заведет беседу.
– Вам не понять, наверное, как меня сейчас колбасит, – хриплым голосом сообщил он через несколько секунд.
– Все в порядке, – сказала Иссерли, внимательно глядя на дорогу впереди. – Только не мешайте мне вести машину.
– Я ее люблю больше жизни, – сказал он.
– Отлично, – ответила Иссерли.
– Она звонит мне прошлой ночью, когда я уже лежу в постели, ну, в койке то есть, врубаетесь? «Джимми, у меня схватки, – говорит. – На неделю раньше начались. Я знаю, что ты не можешь сейчас приехать. Но я просто хочу, чтоб ты знал». Ну, тут-то я с койки вскочил как ужаленный!
– Отлично, – повторила Иссерли.
Затем повисла пауза; машина ползла вперед с обычной скоростью в сорок пять миль в час. На взгляд Иссерли, деревья по обе стороны мелькали, сливаясь в полосу, но она вынуждена была признать, что дорога впереди кажется практически неподвижной.
– Вы не могли бы прибавить ходу? – спросил ее наконец водсель.
– Я делаю все, что могу, – отрезала Иссерли, но все-таки поставила ногу на педаль газа. Затем, чтобы отвлечь его от мыслей о скорости, она спросила: – Это ваш первый ребенок?
– Ага, – радостно подтвердил он, а затем, глубоко вздохнув, добавил: – Это бессмертие.
– Простите?
– Бессмертие. Дети – ведь это бессмертие, врубаетесь? Бесконечное продолжение рода, врубаетесь? Я на всю эту брехню о жизни после смерти не прикалываюсь. А вы?
Иссерли с таким трудом расшифровывала его сленг, что не сразу поняла, о чем ее спрашивают.
– Не знаю, – сказала она.
Однако его не так-то просто было заставить замолчать. Видимо, эта тема задевала парня за живое, хотя он сам ее и поднял.
– Они там в Свободной шотландской церкви мне втирали, что мой ребенок, типа, рожден во грехе, – пожаловался он, – потому что мы с подругой не женаты. Что за чертовщина? Мы же не неандертальцы какие-нибудь гребаные, верно?
Иссерли
– Я не понимаю ни слова из того, что вы говорите, – призналась она.
– Вы какой веры? – немедленно спросил он.
– Я неверующая, – ответила Иссерли.
– А родители?
Иссерли снова задумалась.
– Там, откуда я, – ответила она, тщательно подбирая слова, – больше ни во что не верят.
Водсель сочувственно хмыкнул, а затем продолжил свой недоступный пониманию Иссерли монолог. Дорога шла уже через самый настоящий лес.
– Вот реинкарнация – это прикольно, – сказал он, пытаясь сдерживать возбуждение. – Шона – ну, подруга моя – считает, что это – полная чухня, но по-моему, что-то в этом есть. У каждого же душа, типа, а душу не уничтожишь. Ну и должны же тебе по справедливости дать еще один шанс – может, у тебя по новой лучше выйдет. – Он громко и напоказ расхохотался, словно призывая поддержать его. – Кто знает, а? Может, я после смерти стану телкой или даже зверюшкой какой!
Повернув, они оказались на узкой дороге, и Иссерли сняла ногу с педали тормоза, одновременно вывернув рулевое колесо. И в тот же самый миг ни с того, ни с сего стук в шасси появился вновь, но на этот раз он стал гораздо громче, так что весь корпус «тойоты» раскачивался в такт с ним. Мгновением позже машина вышла на крайнюю точку виража, и ее заблокированные колеса вошли в соприкосновение с серой пленкой инея.
Словно во сне, Иссерли почувствовала, как колеса «тойоты» теряют сцепление с покрытием, будто под ними – не твердый асфальт, а вода или воздух. Две большие мужские руки вцепились в руль поверх ее собственных, пытаясь помочь вывернуть его, но и им не удалось справиться с этой задачей. «Тойота» легко выпорхнула за обочину дороги и с ужасным грохотом врезалась в ствол дерева.
Иссерли потеряла сознание не более чем на секунду. По крайней мере, ей так показалось. Дух вернулся обратно в тело, словно упав с большой высоты: так всегда происходило, когда она вкалывала водселю икпатуа. В любом случае удар, испытанный ее душой при столкновении с телом, показался ей даже слабее обычного. Дышалось гораздо легче, и сердце не колотилось как бешеное. Деревья вокруг вдруг показались ей сверхъестественно яркими, пока она не сообразила, что больше не смотрит на них через двойной слой – очки и ветровое стекло.
Она посмотрела вниз. Ее зеленые велюровые брючки были усыпаны осколками стекла и густо пропитаны темной кровью, а изогнутый клиновидный лист металла занимал то место, где, по идее, должны были располагаться ее колени. Боли почти не было, и она догадалась, что это, возможно, потому, что у нее сломан позвоночник. Полумесяц расколовшегося руля глубоко врезался ей в грудь, но ребра задеты не были. Ее шея, правда, при этом чувствовала себя лучше, чем когда-либо в течение всех последних лет, и осознание этого факта заставило Иссерли истерически расхохотаться. Что-то теплое и желеобразное стекало вниз по ее животу, не в силах протечь наружу через майку и пуловер Пеннингтона, и собиралось где-то в паху. Иссерли содрогнулась от отвращения и страха.