Поцелуй анаконды (Сборник)

Любенко Иван Иванович

Кроме Поляничко у недавно вырытой могилы мокло несколько человек: диакон кладбищенской церкви, судебный следователь Леечкин, доктор Нижегородцев и муж почившей. Двое мужиков – один в старом зипуне и заячьей шапке, другой в драной кацавейке и картузе – бойко орудовали лопатами. Еще недавно мерзлая земля превратилась в липкую грязь. Но это лишь верхний слой. А дальше работа шла быстрее.

Наконец, гроб Софьи Ионовой вырыли, погрузили на телегу и, накрыв рогожей, повезли в городскую больницу.

Флориан Антонович тяжело переживал случившееся

и часто покашливал, пытаясь побороть выступающие на глазах слезы. Он отказался ехать на извозчике. И место рядом с доктором Нижегородцевым так и осталось свободным. Судебный следователь и начальник сыскного тоже отбыли следом за покойницей. Не застегнув пальто, в мокром котелке, Ионов пошел пешком. Ему хотелось остаться наедине со своими мыслями и еще не утихшим горем. Комья глины липли к подошвам, но он, казалось, этого не замечал, а все шагал и шагал по грязной, расползающейся дороге.

8

Повторное вскрытие делал хирург городской больницы, поскольку прозектор Батюшков куда-то запропастился. Рядом присутствовал доктор Нижегородцев, который то и дело прикрывал нос платком. Поляничко и Леечкин ожидали результатов в коридоре.

– Что ж, господа, – выйдя из прозекторской, произнес Нижегородцев. – Ваши подозрения подтвердились, и мои сомнения оказались вполне обоснованными…

– Ну-ну, не томите, доктор, давайте, рассказывайте, – не утерпел судебный следователь.

– Официальное заключение будет примерно такое: в результате повторного вскрытия не обнаружено изменений, характерных для смерти от приступа бронхиальной астмы. Более того, при исследовании сердца выявлено накопление крови в сердечной сумке, которое привело к прекращению кровообращения и, соответственно, смерти. Причиной остановки сердца явился прокол сердечной мышцы длинным острым предметом (предположительно шилом) в пятом межреберье слева (под левой грудью). След от укола еще остался. Я убежден, что это было сделано во время сна покойной.

– Постойте-постойте, это что ж получается? – Леечкин оторопело оглядел глазами врача. – Выходит, она спала, а злодей прокрался к ней в дом, залез под одеяло, поднял белье, обнажил грудь и вогнал шило? И она так и не проснулась? Разве такое может быть?

– Может, – кивнул Поляничко, – если лечь вместе с ней в постель, подождать пока заснет, а потом произвести укол.

– Адюльтер полагаете? – предположил следователь.

– Несомненно.

– Да-а, – покачал головой Нижегородцев. – Представляю, какой удар будет для Флориана Антоновича.

– Это жизнь, господа, – философски заметил Ефим Андреевич и полез за табакеркой, но получить удовольствие ему в этот раз не дал вопрос судебного следователя, прозвучавший точно удар колокола.

– А все-таки, куда исчез достопочтенный прозектор Батюшков? Где он? Ни вчера, ни сегодня его отыскать не смогли.

– Вы правы: весьма странно, – согласился сыщик и убрал табакерку. – Пойду-ка я к врачебному начальству и еще раз выясню.

– Одну минутку, Ефим Андреевич, –

остановил его следователь. – Мыслишка у меня появилась. Давайте-ка ее обмозгуем… До сего момента мы исходили из того, что Мацлович – преступник, поскольку на чайном стакане Вия мы обнаружили его отпечатки пальцев. Бедолага плакал, уверял, что ничего не знает, а про бубнового короля вообще не слыхивал. Вчера появилась газетная заметка. Репортер клянется, что все было именно так, как он и написал в «Северокавказском крае». Однако Мацлович уже вторую ночь проводит в тюремном замке. Так?

– Каюсь, Цезарь Аполлинарьевич, каюсь, виноват-с, – развел руками полицейский. – Я его в участке оставил и поселил в одиночную камеру. Жена ему постель принесла, потчует лучше всякой ресторации. Если так дело пойдет, то подозреваемый растолстеет и в дверь не протиснется. Придется стену разбирать… Жалко мне его стало, вот я и сосвоевольничал. Не выдержит он в тюремном замке и недели… Размазня, одно слово.

– Вот и хорошо, пусть лучше у вас пока посидит. – Следователь покусал губу и продолжил: – А то ведь что получается? Не ювелир, а прямо какой-то любвеобильный боец-экспроприатор: обаятельную даму соблазнил, чтобы затем убить, а потом и антиквара отравил.

– С большой натяжкой можно еще представить, что Наум Яковлевич может кого-то отравить, но вот чтобы покойница согласилась прелюбодействовать с этим старым пнем? Ну как в это поверить? – высказал свои соображения Нижегородцев.

– Что ж это вы, Николай Петрович, так о нас, о стариках, а? – покачал головой сыщик и подкрутил нафиксатуаренные усы. – Думаете, если мне шестой десяток пошел, так все? Пора на свалку?

– Нет-нет, ну что вы, Ефим Андреевич! Это я сугубо применительно к Мацловичу…

– Ладно! Бог с вами! – махнул рукой Поляничко. – Говорите, что хотите, нам, ветхозаветным развалинам, не привыкать… Но с другой стороны, отпустить этого, как вы изволили выразиться, старого пня, мы тоже не имеем права. Улики пока против него, и никто, кроме жены, не может подтвердить, что в тот вечер он был дома. И опознание не в его пользу. По свидетельству господина Лесгафта, Мацлович очень похож на человека, вышедшего в тот вечер из дома Вия. Опять же, и прихрамывает он немного на правую ногу. От этого мы тоже никуда не уйдем… Но! – Он воздел перст к потолку. – Надобно выяснить, куда подевался прозектор. Уж слишком много вопросов у меня к нему накопилось.

– Послушайте, господа, – почти переходя на шепот, заговорил Нижегородцев. – А что если их несколько?

– Кого? – недоверчиво переспросил полицейский.

– Убийц!

– То есть как?

– А так: один заколол Ионову, а другой отравил Вия, а третий камень репортеру в окно бросил. И Мацлович – один из них? А почему бы и нет?

– Резонно! – согласился Леечкин.

– Да ну вас, Николай Петрович! – отмахнулся Поляничко. – Вечно вы с Климом Пантелеевичем все усложняете!.. Покоя от ваших гипотез нету. Лучше я прозектора поищу.