Поцелуй кобры. По следу Кроноса
Шрифт:
— А-а-а! — расцвёл Доцент. — Ну и шуточки у тебя, дедуля.
— Ни то, ни другое лекарственное средство, уже не поможет, — вмешался Крап, махнув рукой. — Поздно. Если у него иммунитет не выработан, в результате мутации. А судя по предыдущим приключениям — он есть.
— Мутация добьёт организм, рано или поздно, — проворчал себе под нос Пифагор, ища по карманам несуществующую аптечку и озадачившись идеей, добыть её, в самое ближайшее время.
Дупель поглядел на поверженного товарища и, по-своему, прокомментировал ситуацию:
— Даром, что — Покоцанный…
Все трое встреченных сталкера имели обычный вид, который определяется родом занятий и обстоятельствами, из которых, первое место занимает окружающая обстановка. Сажа и копоть надолго,
Вася Крап носил длинный плащ, давно обмахрившийся снизу о всевозможные препятствия, которые поджидают на тропе сталкера. Капюшон плаща стоял колом и настолько пропитался испарениями болот, совместно с наносимой, время от времени, грязью, что уже не откидывался назад — никогда. Да и сам плащ, похоже, не снимался — по определению, обволакивая владельца окаменелой тканью. Ещё немного и минерализация доделает своё дело, оставив стоять посредине трясины памятник неизвестному сталкеру. Закопчённое лицо предполагало отнести его к негроидной расе, но пришедшие чувствовали в этом некий подвох и не спешили с выводами. Вася понял, чем заинтересовал гостей, и предугадывая нежелательные расспросы, сказал просто:
— Вы ещё Копчёного не видели…
Коля Дупель, с лицом просмолённого сфинкса, сидел напротив Крапа и был представлен новоявленным товарищам. Поэтому, все справедливо решили, что речь идёт о другом человеке, которого здесь нет: может и не было, а может быть, ушёл — на задание. Коля, в отличие от своего товарища, был одет в армейскую куртку, кстати, тоже с капюшоном, но такую же драную и грязную. Крон про себя подумал о том, что здесь какая-то нездоровая любовь возникла, к этой детали в одежде, защищающей от непогоды. «Династия капетингов пошла от короля, у которого любимым головным убором был капюшон — капетинг, с древнефранцузского, — усмехнулся он, опять же про себя. — Столько народа сразу, метивших в короли, я ещё не видел». Крон поймал себя ещё на одной мысли, давно всем надоевшей: «Опять Франция в законодатели моды прётся!»
Третий товарищ — Жора Покоцанный, контуженный болотами, лежал, как было сказано, рядом. На нём, в отличии от его друзей, была надета обыкновенная телогрейка и даже не из синтетики, а на проверенном временем, ватине. Время подтвердило, что в сезон дождей, это не очень удобно — не просушишь никогда и сгниёшь, вместе с фуфайкой. Жора пребывал в амбулатории, то есть — у костра, и поэтому, слабо интересовал товарищей состоянием своего здоровья. Что с ним здесь может случиться?! Длинный и покоцанный красный шарф Покоцанного стелился по земле, а рядом валялся его складной зонтик…
Вообще-то, зона накладывает свои отпечатки на характеры ассимилировавшихся в ней людей, давая, кому-что: кому твёрдость, а кого ломая — выживая со своей территории. Кто-то обнаруживает в себе исключительные способности, не проявлявшие себя в домашней обстановке, а кто-то понимает, или не понимает, насколько он слаб, туп и немощен. От этого непонимания, самого себя, новички проделывают немыслимые кульбиты, связанные со смертельным риском. Вот и сейчас, согретый снаружи и подогретый изнутри, Крап не мог, не вспомнить историю, повествующую, именно об этом — о безрассудстве.
«Нет-нет, да и появляются в зоне отчуждения новички, которым «трава не расти» — всё по барабану: накопленный опыт старых товарищей, неписанный закон, писанный, к сожалению, кровью — не признают пришлые авторитетов. Короче — сами себе указ и режиссёры. Вот и в тот раз нарисовался чудик, которого его товарищи
— Вот так мы решаем продовольственную проблему!
С этими словами, новоявленный австралийский папуас скрылся в дальних камышах. Там он кудахтал, пищал, свистел; в общем — применял все звуковые приманки, которые посетили больную голову. Его усилия были вознаграждены: на призыв откликнулся представитель местной фауны, в виде гигантской утки. В то время, когда Чоп воодушевлённо, с надрывом, крякал в плавнях, камыши раздвинулись и в прогал заглянула огромная утиная голова. Клюв, соперничающий в размерах с ковшом экскаватора, столкнулся с носом зверобоя: тет а тет — в любовном поцелуе. «Гигантский утконос!» — промелькнуло в голове добытчика. Он судорожно сглотнул слюну и заверещал, непроизвольно подражая испуганной свинье. Пока утка соображала, относится ли семейство свинячьих к отряду окунеобразных, или нет, зверолов в страшном спринтерском рывке проложил новую тропу, в том месте, которое, по определению, считалось непролазным. В принципе.
Посрамленный, он пытался безрассудством восстановить потерянный авторитет, которого никогда не было. Слабоумие рождает, подчас, чудеса изобретательства, потому что руководствуется сиюминутными порывами и оставляет сомнения в стороне. Где он был и что делал — неизвестно, но вернулся Чоп с ружьём и собакой. Сидя в засаде, он дождался, таки, своего охотничьего счастья. В плавнях раздался шорох, перерастающий в оглушительный треск. Слепая легавая застыла, непонятно зачем подняв переднюю лапу и, через секунду, из зарослей гигантского тростника вылетел огромный селезень, размерами соперничавший с бульдозером. Дробь номер два, между ласт, заставила его замереть в полёте, и за те пару секунд, что утиный самец провёл в раздумье, охотнику спешно пришлось решать, что делать дальше и куда ретироваться. Собака сообразила быстрее, растворившись на болотах, без единого звука… Чоп растерялся, но нещадно фонящий радиацией БТР подвернулся, как нельзя, кстати. Маленькие рандионуклидики резво накапливались в организме, весело перекликаясь между собой. Они слеплялись: сначала в рентгенчики, рентгеники, рентгены — пока на территории зоны отчуждения не зажглась новая звезда. Невидимки слабо реагируют на лекарство, с удовольствием парятся в бане и, только лишь некоторые, напившись водки, покидают организм, в следствии полной невменяемости. Трудно удержать равновесие и остаться в клетке, когда еле стоишь на ногах, но основная масса крепко держится за руки, горланя непристойные песни, издали напоминающие исполнение «Интернационала» слаженным хором.
Селезень, с остервенением долбил люк, а охотник, с не меньшим усердием, долбил задвижку аварийного выхода, которая порядком заржавела. Желание покинуть БТР нарастало с каждой секундой и скрип стоял страшный. Монстр был так увлечён вскрытием, по его понятиям, консервной банки, что ничего не слышал вокруг, к счастью горе-стрелка. Селезень был уверен, что там, в глубинах железной коробки, забаррикадировалась бегающая сардина, которая, так аппетитно пахла… Изо рта Чопа, от интенсивной работы всеми конечностями, нещадно разило перегаром, распространяя запах на всю округу, а у псевдоутки добавилось уверенности, в правильности собственных выводов — сардина в винном соусе.