Поцелуй кобры. По следу Кроноса

Шмелёв Николай Владимирович

— Вообще-то, Пекарь больше рад покупателям, чем экскурсантам, — предупредил Макинтош, выглядывая из разбитого окна, тем самым приглашая сталкеров последовать за ним.

Войдя внутрь и пройдя в цех, Крон ожидал увидеть что угодно и кого угодно, но только не то, что увидел: чистый пол, аккуратные печи, свежая выпечка на подвижных стеллажах и привязанный к вентиляции хозяин балагана, с кляпом во рту. Пока Пекаря освобождали из верёвочного плена, друзья строили предположения, чьих это рук дело, хотя заранее знали ответ. Единственно верный вывод озвучил Бульдозер, с сожалением

кивая головой:

— Вот цена пренебрежения павшими братьями. Бомж просто побоялся войти внутрь, а то бы давно освободили бедолагу.

— А может быть, это его рук дело? — не согласился Бармалей.

— Не говори глупостей! Ты его хорошо рассмотрел? Ему с Пекарем ни за что не справиться.

— А может — по голове, сначала? — задумался уже Кащей.

— Сейчас спросим, — сказал Комбат, советуя остыть некоторым у которых фантазия разыгралась, не на шутку. — Только не говорите мне, о преображение девицы в бомжа!

Когда пострадавшего развязали и привели в чувство, то он долго не мог понять причин беспокойства, стольких людей. Ничего не помнит, никто его не бил, шишек нет. Очнулся — вот… Сами видели.

— Кондытер, твою! — сплюнул Доцент.

Когда Пекаря отпоили, предварительно избавив от верёвок, а себя от стресса, он вернулся к своим обязанностям, твёрдо ступая на обе ноги.

— Комбат, — позвал вояку Крон. — Кажется, наши барышни меняют тактику. Чувствую, близится развязка.

— Как-то неуклюже у них это вышло — слишком резко!

— А-а-а! Видимо — торопятся…

Сталкеры, движимые порывом завершения операции, так же, не стали мешкать и, оставив Пекаря заниматься булочками, поспешили в сторону свалки. Проходя мимо высокой и широкой трубы, торчащей прямо из земли, Наина спросила Крона, о её предназначении. Тот, в свою очередь, поинтересовался у проводников, о странном амбаре, на что последовал лаконичный ответ: «Квасильно-засолочный цех».

— Настоящий цех, который функционировал до катаклизма, находится дальше, — объяснил Сусанин. — Эта труба — упавший корпус первой ступени межконтинентальной баллистической ракеты. Нашёл её Огуречник и приватизировал, срезав автогеном ненужное. Надо сказать, сначала у него это не получилось Ему даже пришлось ездить на Большую Землю, за консультациями. Короче — дело длинное: отрезал и отрезал. Главное то, что он, до падения ступени, нашёл яичную кладку снорков, выжившую после второго катаклизма. Теперь они в трубе капусту квасят. Для лучшего засола, её нужно потоптать. В ракетный корпус, стоящий вертикально, наваливается капуста и забрасывается, пара-тройка снорков.

— А они от запаха не задохнутся? — усомнился Пифагор.

— Они же в противогазах! — удивился Сусанин непониманию. — Далее, они прыгают, пытаясь покинуть трубу, но капуста, по высоте, набросана с таким расчётом, что сил у попрыгунчиков не хватает. Так и прыгают, пока капусту не потопчут. Собственно, так же и виноград — на вино. Сок сливается, а бульдозером, труба опрокидывается. Жмых удаляют, а снорки убегают в загон на кормёжку, до следующего этапа работ.

— Что за отстой! — удивился Сутулый. — Кащей, ты веришь в эту пургу?

— А-а-а! — отмахнулся

товарищ, уже уставший мычать и махать руками. — Мне давно всё-равно. Я домой хочу!

— Я тоже…

— Интересно — чья это ракета была? — озадачился Бармалей.

— Тебе-то, не всё равно? — равнодушно спросил Почтальон. — Если американская — какая теперь разница?

— Я это вот к чему, — продолжил Бармалей. — Если они узнают про то, как используется их техника, то скорее всего потребуют контрибуцию, несмотря на то, что корпус тут всё помял. Сами бы они до этого не додумались.

— Да они и капусту солёную, не больно-то жалуют, — вставил своё слово Пифагор. — У них кукуруза во главе стола.

— Что русскому хорошо, то янки — не поймёт! — сделал вывод Доцент и на этом, ракетная тема закрылась.

Глава двадцать первая Мир грёз и болотная лихорадка

После посещения стольких злачных мест, Сутулый порядком окосел и размахивал пистолетом Калашникова в левой руке, а немецким МП-40 — в правой. Прогрессивное человечество стало беспокоиться: как бы он не влепил, кому-нибудь, из обоих стволов.

— Что-то мне Стул не нравится, — озабоченно высказался Почтальон, с опаской поглядывая на расшалившегося товарища. — Того гляди — угостит свинцовым сэндвичем.

— Задолбал ты уже, своими свинцовыми сандвичами! — в сердцах воскликнул Дед. — Лучше бы настоящих раздобыл…

К нему, сразу же присоединились Доцент с Пифагором, разделяя дедовское мнение, насчёт неполноценного питания. В этом они оказались одиноки, так как Крон сразу же пресёк любые поползновения на рацион сталкера:

— Я бы и сам не отказался от хорошего шашлыка, но жевать буржуйское дерьмо… Я один раз попробовал и больше не хочу. И вообще, если вам так нравится жрать в сухомятку, то лучше об этом не вспоминайте, потому что кроме расстройства нервов, ничего не получите. Подождите до возвращения на Большую Землю и получайте, на здоровье, своё расстройство желудка…

Колбасно-сосисочный след терялся в умах и в переходах цехов одноимённого комбината. Сам комбинат отсюда не виден и его наличие, в принципе, пока не имело никакого значения, оставаясь в сознании, чем-то нереальным, на фоне серых развалин. То, что где-то идёт совсем другая жизнь, в подобных обстоятельствах стирается из памяти. Приобретая инопланетные черты, не свойственные образу жизни здешнего анклава, воспоминания о прошлом растворяются в ионосфере планеты, а мысли, о возможном возвращении, уносятся на кучерявых облаках.

Сутулый упал. Оба ствола, с глухим звуком, лязгнули об землю. Сталкеры опешили и за пару секунд, построили в уме столько предположений, что их с лихвой хватило бы на крупный медицинский центр, который принимал пострадавших из района катастрофы. Доцент нагнулся на лежащим и проверив пульс, мрачно сказал:

— Да у него горячка.

— Белая? — растерялся Кащей.

— Если бы! — с сожалением возразил Доцент. — Он весь горит — доктора надо. У нас есть, какие-нибудь таблетки?

— Как ты ему таблетку дашь? — возмутился Бармалей. — Разве что…