Поцелуй Меня Ложью
Шрифт:
— Оседлай меня, грязная девочка.
Я не теряю ни секунды. Мое сердце сильно бьется, когда я встаю с пола и забираюсь к нему на колени. Мы небрежно убираем шлейф моего платья рядом, чтобы он не мешал, когда я устраиваюсь на нем. Его член длинный и толстый между моих ног, когда я сдвигаю свои стринги в сторону, открывая ему свой центр.
Его руки сжимают мои бедра, и без предупреждения он дергает меня вниз, входя в меня по самую длину. Я со стоном откидываю голову назад, и моему телу требуется несколько секунд, чтобы привыкнуть к его длине. Я такая мокрая,
Подушечки его пальцев впиваются мне в бедра, побуждая двигаться. Я кладу одну руку ему на плечо, а другой обхватываю подголовник для опоры, начиная двигать бедрами вверх и вниз, оседлав его. Баз расслабленно откидывается на кожаное сиденье, наблюдая, как его член исчезает внутри меня. Он облизывает губы, его глаза темнеют от вожделения при виде наших тел, соединяющихся. Я вращаю бедрами круговыми движениями, трусь клитором о него. Чувствую, как нарастает оргазм, угрожая затянуть меня под воду.
Убрав руку с его плеча и обнимая за шею, я пытаюсь приблизить его рот к своему, когда хриплые стоны срываются с моих губ, но Баз не двигается с места; вместо этого он наблюдает за мной. Он наблюдает за выражением моего лица, когда я трахаю его. Он наблюдает за нашими телами. Его взгляд скользит по моим губам, и я наклоняюсь, пытаясь снова поцеловать его, но он сжимает мои волосы, тянет мою голову в сторону и оставляет дорожку обжигающих горячих поцелуев вниз по шеи.
— Баз, — умоляю я.
Когда его большой палец начинает поглаживать мой клитор, я на грани слез. Это слишком. В этой позе, когда вся сила на мне, проникновение глубже. Я чувствую себя такой наполненной, что едва могу дышать.
— Поцелуй меня, пожалуйста, — задыхаюсь я, пытаясь снова, но Баз лишь продолжает свой путь вниз по моей шее.
Я начинаю расстраиваться, когда мой оргазм угрожает ворваться в меня.
Почему он меня не целует ?
Словно читая мои мысли, он хватает меня за бедра, и внезапно я оказываюсь в воздухе, а затем на спине, лежа боком на сиденьях. Он снова входит в меня, нависает надо мной и трахает. Я больше не в силах сдерживать стоны. Они громкие, эхом отдаются вокруг нас, отражаясь от кожи и стекла.
— Чья это киска? — рычит Баз, вдавливая меня в сиденья.
Я открываю рот, чтобы ответить, но вместо этого вырывается писк. Я не могу подобрать слов. Его рука скользит вверх по моему телу и срывает бретельку платья с плеча, обнажая грудь. Он стонет от разочарования, понимая, что у меня наклейки на сосках.
— Я. Сказал. Чья. Это. Киска? — выдавливает он, выговаривая каждое слово грубыми толчками.
— Она твоя, — хнычу я.
Мои глаза трепещут и закрываются, волнение моего оргазма так близко.
— Повтори еще раз. Скажи, чья это, черт возьми, киска, Маккензи. Скажи, что ты понимаешь.
— Она твоя! — я кричу, когда оргазм врывается в меня.
Дрожь
Я задыхаюсь, цепляясь за его руки и плечи, словно он мой спасательный круг и якорь настоящего.
Кончая, Баз дергается надо мной, входя в меня. Осознание начинает оседать в моем затуманенном похотью мозгу, и я напрягаюсь. Моя грудь сжимается, когда я открываю глаза и вижу, что он смотрит на меня сверху вниз с пустым выражением.
Он наказывал меня. Вот почему он не поцеловал меня.
Он наказывает меня за то, что я подпустила Трента так близко. За то, что позволила Тренту поцеловать меня.
Я имею полное право злиться, и я злюсь, но не так, как на себя. Я вляпалась по уши. Их слишком много, и это сбивает с толку. Мое сердце и разум находятся в состоянии войны с этим человеком и его друзьями. Я хочу бросить все расследование и построить это — что бы это ни было — с Базом, но я должна Мэдисон. Я должна ей все объяснить. Даже если она никогда этого не услышит, справедливость должна восторжествовать.
Молча мы оба приводим себя в порядок. Я поправляю бретельку платья, прикрывая грудь и нижнюю половину. Баз снова натягивает брюки и проводит рукой по волосам, выглядя таким же спокойным и собранным, как всегда, будто он только что не трахал меня до бесчувствия.
Баз может поверить, что я не хотела, чтобы Трент целовал меня, но он все равно наказывает меня. Всю дорогу до курорта он холодно и отстраненно держится. Он извиняется, говоря, что у него работа, но говорит, что один из охранников отвезет меня в пентхаус, если я хочу туда.
Он больше не целует меня на ночь. И я ощущаю последствия этого в своем сердце. Со слезами на глазах и ледяным холодом в груди я смотрю, как он уезжает бог знает куда.
В ту же секунду, как за Маккензи захлопывается дверца машины, я нервно провожу рукой по волосам, дергая их за кончики, пока малейшая боль не обжигает кожу головы. Если бы Трент поцеловал любую другую девушку, я бы не беспокоился. Но это была не какая-нибудь другая. Это была гребанная Маккензи — та самая, которую я не могу выкинуть из головы в любое время дня.
Я просыпаюсь и думаю о ней; я на работе думаю о ней. Она, блядь, вторглась в каждую частичку моей жизни, включая курорт, который я построил. Ее близость в любое время дня и ночи сводит меня с ума. Она, черт возьми, сводит меня с ума. Я никогда не испытывал такой бессмысленной потребности владеть кем-то или быть рядом с другой девушкой, как с ней. И Трент, этот конченый ублюдок, знал, что делает сегодня. Они все знают. Ничего не изменилось с той ночи, когда открылся клуб. Ребята все почувствовали сдвиг.