Поцелуй небес
Шрифт:
Джон налил в стакан минеральной воды и попытался припомнить тяжелый сон. Но ничего не проявлялось из мрачной сумятицы расплывшихся теней и образов. – Сэр Астор, к вам посетитель. Я доложил, что вы сегодня не принимаете, но он просит назвать имя. Это господин Уорни. Клиф Уорни, сообщил дворецкий по внутреннему телефону. – Проводите посетителя в малую гостиную. Я буду через пять минут.
"Так вот оно что. Ночная чертовщина и ворон под окнами – предвестники Двурогого Бога!" – думал Джон, застегивая пиджак и сожалея о том, что звонок к Антонии придется немного отложить. Еще вчера он отдал все распоряжения относительно интимного новогоднего ужина со своей невестой. Оставалось лишь сообщить время вылета ожидающему команды летчику.
Наглая улыбка развалившегося в кресле Уорни не
– Чем обязан? Я очень занят – переходите сразу к существу дела. холодно проговорил он, перебирая сложенную на столе корреспонденцию, состоящую, в основном, из нарядных, праздничных конвертов.
– Не смею перечить, Ваше сиятельство. Примите мои поздравления!
– Уорни подобострастным жестом метнул на стол веер фотографий. Прищурмв глаза, он с усмешкой наблюдая за реакцией Астора.
– Позвольте прокомментировать, лорд? Этот господин в маске с цепью на шее – Магистр Ордена Золотого Утра, а эти бесчинства творятся на лужайке его швейцарского замка… Но вот тут, тут, пожалуй, самое интересное… Красотка, не правда ли? Припоминаете – юная Инфинити, прошедшая на Белтейн посвящение в ведьмы… Конечно, маска портит эту дивную мордашку и несколько фривольный ракурс, зато хорошо видна вся сцена – энтузиазм участников, внимание массовки. Костер – это прекрасное освещение!
– Мне кажется, я достаточно убедительно положил конец спровацированному вами безобразию. Или вы сожалеете, что удрали тогда из рук правосудия, Нихель? – Астор спокойно рвал фотографии. – Я с удовольствием привлеку вас, господин Уорни, к судебной ответственности за распространение наркотиков и развращение молодежи.
– Ваше сиятельство имеет ввиду Антонию Браун, не правда ли? Я уверен, она не станет отрицать, что развращение пришлось ей по вкусу. Да и на снимках (смотрите, не стесняйтесь, у меня их много) незаметно насилия… Приглядитесь, как эстет вы знаете в этом толк – какая чудесная, расслабленная поза! Это же сама Мать Природа, жаждущая оплодотворения…
"Так вот оно что!…" – огненная вспышка, едва не разорвавшая череп, на мгновение ослепила Астора. И в этом безжалостном ослепительном свете предстала вся его невероятная история любви, будто в спальне молодоженов зажглись спрятанные по углам прожектора и нависла над постелью ухмыляющаяся морда кинообъектива. Астор не стал кричать, расшвыривая фотографии с воплем "не может быть!" Он сразу понял то, что, казалось, знал всегда, не смея признаться самому себе: власть Антонии над ним брала начало в той майской ночи, в сладострастном колдовстве и пороке, разъедавшем нутро добропорядочного, "перспективного политика". Ощущение нечистоплотности, грязи, было так сильно, что Астор, брезгливо отстранив фотографии, принялся машинально отирать пальцы носовым платком. "Прежде всего вышвырнуть этого гнусного слизняка и хорошенько вымыться… А все остальное потом."
– Условия? – обратился лорд ледяным тоном к посетителю, не дождавшемуся от поверженного аристократа взрыва ярости или приступа панического страха.
– Счет на круглую сумму в пользу возглавляемого мною братства "Кровавого рассвета" – первое. Второе: немедленное и громогласное расторжение помолвки с мадмуазель Браун. После этого – негативы ваши, а я навсегда исчезаю с жизненного горизонта будущего премьер-министра, сплюнув на ковер, продиктовал Уорни.
Астор выписал чек и протянул руку к пакету с негативами. Уорни быстро спрятал пленки:
– Не выйдет! Они будут вашими лишь после выполнения второго условия.
– Завтра. Слово джентльмена. Мне бы не хотелось затягивать отношения с вами, господин Ничтожество, – Астор взял у Клифа пакет с пленками и бросил его в камин вслед за фотографиями.
– Надеюсь, мне не придется уличать лорда в бесчестье… вслед, конечно, за другими разоблачительными акциями, – пригрозил на всякий случай Уорни.
– Вон! – рявкнул во весь голос побледневший как полотно Джон и дернул звонок. – Вышвырните этого господина вон!
…Лорд Астор отказался от завтрака и обеда, отменил все визиты и не стал отвечать на звонки. Телефон обрывала обеспокоенная
– Грязь, грязь, грязь… – лорд произнес это слово на всех известных ему языках, ощущая как звуки оскверняют его. А на рассвете сказал себе: Увы, Джонни, ты просо дерьмо! – со злой насмешкой, словно плюнул в лицо.
Утром, первого января, приняв горячую ванну и надев новое шелковое белье, Астор спешно покинул поместье на маленьком спортивном автомобиле. В персональном ангаре аэропорта он выслушал от заспанного механика вместе с новогодним поздравлением полный отчет о состоянии своего самолета и, получив добро на взлет, поднял легонький двухмоторный MW-318 в воздух. Блеснув в сизом небе голубиным крылом белая птица унеслась в сторону моря. Сесть ей было уже не суждено. Лорд Астор кружил над новогодним миром до тех пор, пока не кончилось горючее и уже под тревожное завывание контрольного прибора, повернул штурвал резко вверх. Взмыв в высоту MW-318 на секунду застыл, словно задумавшись и камнем рухнул вниз, со свистом рассекая воздух…
Когда в телевизионных новостях сообщили о происшествии, Антония уже точно знала о своей беременности.
Тридцать первого декабря домашний секретарь Астора упорно сообщал ей, что лорд отсутствует и, по-видимому, уже не вернется домой в этот вечер. Не желающая сочинять мрачных историй, фантазия подсказывала лишь один вариант – Джони решил сделать сюрприз и с минуты на минуту объявится на Острове сам или позвонит из Канн. Но время шло, а к телефону подзывали других – то Августину Фридриховну требовал внук Венеамин из Нью-Йорка, то к заливавшемуся частыми трелями аппарату подбегал Жан-Поль, чтобы принять поздравления от американских друзей, то кому-то понадобился Артур. Но Шнайдер уехал еще накануне, попросив у Антонии новогодние каникулы.
Запутавшаяся в тревожных предположениях, она не замечала ничего вокруг, сомнамбулически бродя среди гостей и старалась не удаляться от телефона. Отметив двенадцатичасовой рубеж бокалом шампанского, Антония удалилась в свою комнату.
Утром первого января, потихоньку подкравшись к спальне дочери, Остин застал ее дремлющей в вечернем платье на неразобранной постели. Антония сразу же открыла ввалившиеся, окруженные тенями глаза и с ужасом посмотрела на него.
– Девочка, у меня плохие новости. Мама еще не знает… Прошу тебя, постарайся быть сильной. Подумай о будущем ребенке, о том…