Поцелуй ночи

Сокол Елена

Я начинаю хохотать.

Сара трясет головой и с недовольством осматривает ладони:

– Знала же, что это глупость! Нет у меня никакого дара. И не будет!

– Ты почти угадала. – Смеюсь я.

– Но почему медведь? – Хмурится она, продолжая пялиться на ладони. – Почему это пришло мне в голову? Бред же, да?

– Сара! Нея! – Нетерпеливо зовет Анна.

– Ой, мама ведь уже все приготовила для ритуала! – Подруга хватает меня за руку и буквально силой втаскивает за собой в трейлер. – Ты ведь взяла кулон?

– Да. – Вынимаю его

из кармана и отдаю ей.

– Сюда. – Требует Анна, протягивая на ладони вышитый узором платок.

Я кладу в него кулон, и женщина завязывает его узлом.

– В чем будет заключаться ритуал? – Интересуюсь я, наблюдая за ее действиями.

Анна кладет на круглый столик железную тарелку, на краях которой выбиты какие-то странные символы, и в ее центр помещает платок с завернутым в него украшением.

– Ты голодна? Хочешь есть? – Игнорируя мой вопрос, спрашивает цыганка.

– Вообще-то, да, перекусила бы. – Признаюсь я.

– Отлично. – Бормочет она, подтаскивая к столу обветшалое деревянное кресло с высокой спинкой и почерневшими подлокотниками. – Садись!

Так, ясно. Кормить меня тут не будут.

– Перед ритуалом не едят. – Словно прочитав мои мысли, объясняет Сара. – Чтобы… не вырвало. Или что похуже.

– Похуже? – Бросаю на нее подозрительный взгляд.

– Я всякого навидалась. – Извиняющимся тоном произносит она.

– Не нагнетай! – Приказывает ее мать. – Лучше иди, помоги мне.

Подруга срывается с места.

– Зеркало? – Уточняет она у матери.

– И веревку.

Я подхожу ближе к столу. Древесина на столешнице выгорела причудливыми узорами – так, будто на ней однажды плясал огонь. Хочу прикоснуться к ней пальцами, но тут Анна выкрикивает:

– Руки!

– Простите, - испуганно отдергиваю руку и отхожу.

Цыганка кладет на стол череп какой-то птицы и потемневший от времени кинжал. По моей спине пробегает холодок.

– Ленту. – Просит Анна, подворачивая рукава своей рубашки.

Я послушно задираю кофточку, отвязываю шелковую ленту с пояса и протягиваю ей. Цыганка подобно ищейке обнюхивает ее и презрительно морщится. Мне становится не по себе. Чем таким может пахнуть моя лента? Она скривилась так, будто та воняет тягучим смрадом.

– Садись. – Отрезает.

Ну, хорошо.

Я могла бы и возразить, но ощущаю, что цыганка чем-то сильно встревожена. Может, серьезно готовится к тому, что сейчас должно произойти.

Сара говорила, ее мать потратит на это действо много сил, так что не стоит усложнять ей процесс своим сопротивлением. Несмотря на то, что я не чувствую сейчас никакой торжественности или благоговения, мой интерес к происходящему только усиливается. Еще немного, и мы узнаем обо мне все.

– Последний штрих. – Говорит Сара, устанавливая на стол большое круглое зеркало в металлической раме. Оно покрыто мелкой рябью рыжеватых точек – значит, старинное. – И веревка. Два мотка, мам, все верно?

– Да. Иди, вымой руки по локоть.

Я сажусь в кресло. Анна принимает

у дочери веревки и подходит ко мне.

– Клади руки на подлокотники.

– Зачем? – Спрашиваю я.

Но кладу.

– Чтобы не прервать сеанс, если станет страшно.

Ее слова пугают меня, но я не шевелюсь. Молча, наблюдаю за тем, как женщина толстыми, грубыми кручеными веревками обвязывает мои запястья и фиксирует их узлами. Ради интереса пытаюсь дернуться – бесполезно. Узлы настолько крепки, что доставляют дискомфорт. Похоже, после сеанса у меня останутся следы на коже.

– Я готова. – Сообщает Сара, вытирая руки.

– Зажигай свечи. – Командует ее мать.

Ободряюще подмигнув мне, Сара плотно зашторивает окна, а затем начинает зажигать свечи и расставлять их по кругу так, что я оказываюсь в центре.

Анна придвигает к моему креслу столик.

– Готова?

Становится трудно дышать.

– Да. – Отзываюсь хрипло.

Теперь я смотрю в собственное отражение в зеркале. В полутьме мои переполненные волнением глаза кажутся неестественно круглыми.

– Встань там. – Приказывает Анна дочери.

Сара берет кинжал и вороний череп и встает за зеркалом. Свет падает так, что мне не видно ее лица. Ощущение, что пространство сжимается до круга, очерченного зажженными свечами, заставляет сердце биться неровно. В помещении становится тихо, и только звуки, которые издает Анна, все нарастают.

Женщина ходит у меня за спиной, не то постанывая, не то задумчиво напевая через сжатые зубы. Эти стоны похожи на стенания больного, который с трудом терпит боль. Не знаю, как они должны помочь делу, но мне становится жутко. Клянусь, я предпочла бы разложить карты, чем сидеть тут с завязанными руками в темноте, окруженная десятками свечей, из-за которых вот-вот может произойти возгорание. Если трейлер вспыхнет, мне отсюда не спастись.

– Ум-м-м, - низко стонет Анна, перебирая меж пальцев мою ленту.

Набрасывает ее на зеркало, затем чиркает спичкой и подносит к платку, лежащему в тарелке. Ткань вспыхивает, словно чертов костер! И я перепугано вжимаюсь в кресло.

– Смотри в зеркало! – Кричит мне Анна.

Что?

У меня кружится голова.

– Зеркало!

Я гляжу на желтые языки пламени и дым, поднимающийся к потолку. Разве что-то разглядишь за ним в отражении?

– Смотри! – Повторяет цыганка.

И начинает водить руками над пламенем, не боясь обжечься. А затем берет кинжал из рук Сары и коротким росчерком взрезает свою ладонь. Возвращает кинжал дочери и бесстрашно вытягивает руку над огнем. Несколько алых капель стекают с ладони прямо в центр пламени. Вспышка! И из огня начинает валить сизый дым.

– Покажи свое истинное лицо! – Загробным голосом требует Анна.

Я оглядываю комнату. С кем она разговаривает?

Но в дрожащем пламени свечей не вижу никого, к кому она могла бы обращаться. Затем вспоминаю, что смотреть нужно в зеркало, и поднимаю взгляд, а там среди расплывчатых бликов…